Началась эпопея со сбором денег, которую вынесла на своих плечах Алена Галич. «Деньги на то, чтобы выкупить место для Ники на Ваганьково, дали немногие, – говорит она, – Лена Камбурова, семья Дашкевичей, детский Плехановский фонд (опечатка в газете: имеется в виду лихановский фонд, т. е. Детский фонд, который он возглавлял. – А.Р.), студенты моего курса Университета культуры, редакция “Новой Газеты” и Сергей Миров»
[247]. Галич не упомянула Пен-клуб в лице Александра Ткаченко, выделивший 1700 рублей. Мне она рассказала, что Альберт Лиханов прислал большую сумму перечислением, остальные приходили к ней домой и приносили деньги, которые отдавали в дальней комнате, закрыв за собою дверь в ближнюю, где на диване лежала не просыхавшая Майя. «От Камбуровой и Дашкевича пришла женщина, – вспоминает Алена Александровна, – и сказала: “Алена, обещайте, что ни копейки не дадите Майе”. Я говорю: “Могу вам побожиться, что эти деньги пойдут только для оплаты места на Ваганьковском”».
Мои соседи могут подтвердить, как видели пьяную Майю, когда она ползала по ступенькам. Они с ужасом смотрели на нее и думали, кто это такая и к кому она приехала. Хорошо, что председатель кооператива успокоил их, сказав: “Это к Алене, мама девочки, которая погибла”. Между прочим, Майя привезла с собой деньги, но ни копейки на похороны дочери не дала. У нее было 300 долларов».
Рассказывает Алеся Минина: «Я собирала деньги со всех наших знакомых, буквально по копейке, и с тех, кто ее знали по общежитию. Деньги еще дал Сережа Миров. И если бы не Алена, я вообще не знаю, что было бы. Это были жуткие дни, просто каждый день на измор: получилось – не получилось, удалось – не удалось».
Следующая история связана с отпеванием Ники. «Из тех людей, кто были рядом, когда с ней прощались, – рассказывает Минина, – никому, видимо, не пришло в голову отпеть ее, поскольку казалась очевидной версия суицида. Возникла большая проблема, потому что Ника была крещеной девочкой, и нам очень хотелось, чтобы ее отпели. Мы с Аленой съездили в церковь на Петровку, где у нее были хорошие знакомые, и там нам сказали, что возможно заочное отпевание, если не прошло 40 суток после захоронения (на самом деле сроков ограничения для отпевания не существует. До сих пор отпевают воинов Великой Отечественной войны. – А.Р.). Потом мы долго выясняли: суицид – не суицид, и Азарова даже ездила в Чистый переулок к Патриарху Алексию. Он ей сказал, что ответственность за любое действие после смерти человека лежит уже на его близких, то есть если мы не будем отпевать Нику, а это был не суицид, то виноваты мы, а если отпоем, и она окажется самоубийцей, – тоже наша вина».
Из рассказа Алены Галич Олегу Григорьеву: «Я обратилась в церковь, которая находится на Петровке, с робкой надеждой, что Нику можно отпеть. Я боялась, священники откажутся, ведь официальная версия ее гибели – самоубийство, в которое я категорически не верю после расследования, проведенного вашей газетой. В церкви внимательно выслушали мою просьбу и решили: “Конечно, нужно отпевать! Ведь прежде чем погибнуть, Ника звала на помощь и цеплялась за подоконник, стараясь спастись. Очень хорошо, что вы успели с отпеванием до 40-го дня».
Рассказывает Светлана Азарова: «Алена Александровна очень заботилась о Нике и при ее жизни, и после смерти. Она договорилась со священником, чтобы Нику отпели, потому, что, когда я пошла в Московскую Патриархию, мне отказали». А произошло все следующим образом. Галич с Мининой приехали на Петровку и там, в церкви, одному из служек, которого звали Петром Яковлевичем, рассказали все, что знали. «Он, – вспоминает Алеся, – задал нам единственный вопрос: “Что написано в свидетельстве о смерти?” Мы ответили: “Несчастный случай”. – “Так что вы ходите, людей смущаете, и себя и меня сбиваете с толку?!” И пошел разговаривать с батюшкой. Отец Игорь назначил дату отпевания. В тот день у Азаровой дела какие-то были. Алена до последнего собиралась, но свалилась – у нее очень больные сосуды. Ну, а больше, кроме меня, никого не было. Так вот Нюру отпели. Я поблагодарила отца Игоря. И все как-то легче стало».
Рассказывает Петр Старчик: «Для христианина, собственно, и смерти-то нет, это просто переход в тот мир, который мы пока еще плохо знаем, но есть люди, которые знают. Поэтому не было и Никиной смерти. Единственное, что там было, – неизученный следователями вопрос: как все случилось – нарочито или были роковые обстоятельства. Цветаеву Патриарх разрешил отпевать, и я думаю, что всех самоубийц нужно отпевать, потому что они находятся в ненормальном состоянии».
Подумать только: за гробом Ники не шел ни один человек, при отпевании присутствовала одна Алеся Минина. Когда отец Игорь с удивлением посмотрел на нее и спросил: «А родители где?» – имея в виду близких Ники, Минина развела руками, и он больше ни о чем спрашивать не стал.
Но это было еще не все. Доверенность на получение урны, которую выкрали у Миронова, оказалась все же поддельной. По словам Галич, это определил юрист. «Когда я еще собирала деньги, – вспоминает Алена Александровна, – позвонил Миров и сам предложил свою помощь. Он мне помог справиться с Майей, которая лежала все время пьяная на диване, и отвезти ее к нотариусу, где чуть ли не водил ее рукой, когда она должна была поставить свою подпись под доверенностью на его имя».
«Мне позвонил наш общий знакомый, – рассказывает Сергей Миров, – и спросил: “Ну, ты-то придешь?” – “Куда?” – “На похороны Ники”. – “Какие похороны?” После того как все произошло, они это скрывали, потому что стыд-то какой: сначала Нику забыли в морге, потом ее урну не выдавали в крематории, потому что некому! Доверенность мне писала Майя, она была в таком состоянии, ну, просто никакая». Вот что по этому поводу говорит он в фильме «Три полета Ники Турбиной»: «Я не считаю, что это какой-то высший знак доверия, наверное, тогда я был самым вменяемым вокруг». Поэтому урну на кладбище получил Миров, привез ее домой и поставил на подоконник, на котором не раз сидела Ника.
«У них была какая-то больная фантазия, – рассказывает Миронов, имея в виду Галич со товарищи, – что они должны держать у себя урну с прахом. Когда мы поехали ее получать, Миров вцепился в урну двумя руками, чуть ли не под пиджак ее к себе запихнул и вот так ехал всю дорогу».
Вспоминает Светлана Азарова: «Многие детали после того, как я узнала о трагедии, вспомнить не могу, но точно помню, что решила какое-то время быть рядом с Сашей Мироновым, учитывая его душевно-эмоциональное состояние, плюс алкоголь… Урну забирали с ним вместе, и состояние, когда урна оказалась в моих руках, помню до сих пор».
Все это Миров снял на камеру: и Миронова, и то, как сам получал урну, и как она стояла у него дома. «Ника любила сидеть на подоконнике, – рассказывает он, – и последнюю ночь она, точнее урна с ее прахом, провела у меня на подоконнике. Это сюжет для художественного кино, итальянский неореализм. Это не ее жизнь была бессмысленная. Это наше существование бессмысленное. Потому что с таким человеком ничего не рифмуется. Неужели вы думаете, что она единственный талантливый человек, который не может себя найти и планомерно себя гробит, потому что никому не нужен?»
