Лермонтов буквально вырос на пушкинских стихах и слишком высоко их ценил. Турбина тоже обожала поэзию Пушкина.
Турбина своего отца не видела никогда, а Лермонтову было три года, когда сразу после смерти матери бабушка указала его отцу на порог. Это была роковая отметина, которая терзала Нику Георгиевну и Михаила Юрьевича всю жизнь. Сиротство при живом отце. Знак судьбы, рвущий душу на части.
Бабушка Лермонтова Елизавета Арсеньева, урожденная Столыпина, исковеркала судьбу внука. В аналогичной роли по отношению к Нике выступили ее бабушка Людмила Карпова и мама – Майя Никаноркина.
Ника в 14 лет ушла от мамы, а Мишель в 18 лет избавился от опеки бабушки. Оба оказались в среде сверстников и стали жить отдельно, начали ни от кого не зависеть, тесно общаться с другими людьми – не ровесниками.
Лермонтов был «роковым» писателем. Мало того, что вся его жизнь подчинена фатальным закономерностям, словно он подчинялся предначертаниям судьбы, так еще и был настоящим пророком: в 16 лет предсказал революцию 1917 года, свержение самодержавия и расстрел царской семьи. Ника же еще в детстве предсказала свой ранний уход из жизни.
Чтобы заработать славу, судьба дала Лермонтову всего два года: практически все, что он мог и должен был сделать, сделано с 1838-го по 1840 год. В свою очередь Турбиной для этого понадобилось столько же – от первой публикации (1983) до возвращения из Италии (1985).
Не правда ли, сколько сходства в судьбах Лермонтова и Турбиной, несмотря на то, что их разделяли почти полтора века?! Конечно, были и различия, но их немного. Приведу несколько.
Лермонтов был мал ростом, коренаст и некрасив очень грубо и несколько даже неблагородно, а Турбина, наоборот, – высокой, ладной и очень красивой.
Лермонтов был невероятно злым, ядовитым, непримиримым, а Турбина, наоборот, – очень доброй, открытой, без гордыни.
Лермонтов сделал выбор между «быть как все» (гражданская служба) и, по выражению Тютчева, «стоять у бездны черной на краю» (военная служба). Турбина, наоборот, хотела «быть как все» и в то же время стояла «у черты, где кончается связь со Вселенной». Выходит, Лермонтову страшно хотелось обрести трагическую судьбу, а Турбина – родилась с ней.
К чему я это веду? К тому, что как Лермонтов, так и Турбина (в этом главное сходство их судеб) ушли из жизни двадцатисемилетними. А главное различие состоит в том, что, если Лермонтов был убит сразу одной пулей и одним человеком, то Нику убивали долго и многие, пулями невнимания, непонимания, равнодушия, зависти к ее таланту, молодости, внешности.
Чем больше играет душой судьба поэта – тем громче и чище звучит его лира. Это – непреложный закон, хотя он ничего хорошего поэту не сулит. Дар небес для поэта становится его проклятием.
«Значит, в план судьбы Лермонтова входила его ранняя смерть, – пишет Лин фон Паль. – Многих возмущает такая несправедливость! А чего бы он достиг, рассуждают они, если бы прожил подольше? Не прожил. И не стоит по этому поводу ни скорбеть, ни гадать, каких шедевров литература лишилась. Его славе вполне хватит того, что он успел. А остальное – неважно. Кшиштоф Камиль Бачинский
[249], прекрасный польский поэт, прожил вообще 23 года». Эти слова в равной степени можно отнести к Нике Турбиной.
И последнее. Оба, Лермонтов и Турбина, точно играя в «русскую рулетку», не раз испытывали судьбу, дразнили ее: он – сражаясь на дуэлях с Эрнстом Барантом и Николаем Мартыновым, она – совершая полеты с пятого этажа в 1997 и 2002 годах. И оба «додразнились» (выражение Евтушенко): вторая дуэль Лермонтова и второй полет Турбиной оказались роковыми.
Рассуждений о причинах, приведших к гибели Ники, было великое множество – в статьях, в фильмах, в воспоминаниях тех, кто соприкасались с ней при жизни. Приведу, на мой взгляд, наиболее интересные из них. Начну с американской журналистки Ники Макаревич: «Человеческая жизнь – и без того короткая, хрупкая, словно стекло. Что значит она в масштабе целой страны? А если это не просто человек, если это – поэт? И страна – не просто страна, а тот самый паровоз, что вот уже многие десятилетия летит и летит? Только и слышится подколесный хруст…
До злополучного падения с подоконника московской пятиэтажки Ника сделала множество ошибок. Но они не идут ни в какие сравнения с непростительными ошибками взрослых, окружавших маленькую поэтессу в период ее триумфа, и растворившихся, едва слава Турбиной стала затухать… Теперь же от уникального таланта остался только хруст. Хруст еще одной сломанной человеческой жизни. Здесь никогда не родится ни “второй Пушкин”, ни двадцатый. А если и родится по нелепой ошибке небесной канцелярии, то уж наверняка не выживет. Потому что Россия – в меньшей степени страна, а по большей части – все еще паровоз».
В предисловии к двухтомнику замечательного поэта Владимира Соколова Евгений Евтушенко написал слова, которые полностью можно отнести к Нике Турбиной: «Бывает, что поэт становится знаменитым после первых публикаций. Но такие блицзавоевания чреваты опасностями. Дай Бог, если поэт, которому в самом начале игры выпадет счастливая карта успеха, воспримет читательский интерес только как добрый аванс доверия, подлежащий оплате собственными потом и кровью. Если же он сочтет читательское внимание за прочный постамент, то мнимый постамент может уйти из-под мнимых бронзовых ног. Читательский интерес не подставка для памятника, а живая, меняющаяся почва для живого, думающего поэта»
[250].
В фильме «Вундеркинды: горе от ума»
[251] специалисты, занимающиеся экстренной медицинской помощью, отмечают несколько основных проблем, возникающих у таких детей. Первая: по мере роста вундеркинды не умеют преодолевать трудности, нервничают, впадают в истерику, бьются головой о пол. Не умеют, потому что прежде, в детстве, им не пришлось эти трудности преодолевать, у них был только ошеломляющий успех и не было неудач.
Вторая проблема: когда родители видят в ребенке только вундеркинда и не видят других его сторон, может случиться катастрофа, потому что на любом этапе, если ребенок не справится с этим, будет разочарование в родителях, в себе, в окружающем мире, что приведет к депрессии и суициду.
Наконец, третья проблема, касающаяся непосредственно Ники, состояла в том, что ее талант был нужен, чтобы всему миру показать, какие у нас талантливые дети. Типичная советская показуха, ради которой не щадили жизнь ребенка. Ее считали национальным достоянием, возили в Италию и в Америку – мол, посмотрите все, какие вундеркинды есть у нас, в стране «развитого социализма»!
Одну из самых проникновенных статей об уходе Ники написала Ирина Герасимова: «Она уже давно репетировала свой последний полет и закрепленный в сознании образ Ники-мученицы… Никино предупреждение – мольба на призыв писать: “Черти! Гады! Тогда оберегайте меня”, как когда-то цветаевское заклинание: “Еще меня любите за то, что я умру”, не было услышано. Или услышано, как принято говорить, “слишком поздно”».
