Как Ника могла не курить, если она дышала сигаретным дымом еще в утробе матери, чей организм был прокурен?! По словам того же Бурыкина, Майя прервала курение лишь на последних месяцах беременности. Как Ника могла не материться, если из уст мамы и бабушки вылетали вначале не известные ей слова, без которых она потом не могла обойтись?! «Меня иногда ругают, что я матом ругаюсь, – сказала Ника в том же интервью. – Просто с помощью мата можно сочно отвечать на любые вопросы, он как бы все собирает. Удивительно!» Очередь дошла и до Маши. Анна Годик рассказала, что, когда Маше было три года и ее как-то вечером уложили спать, закрыв дверь, она стучала в нее с другой стороны и кричала: «Откройте двери, суки!»
Ну, и наконец, о степени распущенности, с которой вела жизнь Карпова, к чему ее подталкивала специфика работы в гостинице «Ялта». Не думаю, что она не понимала, чем ей придется там заниматься, а если понимала, то не противилась этому. Ладно бы сама, а то Карпова, по словам Лушниковой, 16-летнюю Майю «подложила» Вознесенскому. Это подтвердила Анна Годик: «Даже если б Вознесенский не положил сразу на Майю глаз, Людмила Владимировна сделала бы все, чтобы это случилось. У нее самой тоже были отношения с Вознесенским, по крайней мере, она говорила, что он был ее возлюбленным». Убеждают в этом дарственные надписи поэта (см. иллюстрации). И снова слово Лушниковой: «Она не только Майю ему подсунула, но и у нее самой была с ним связь. Людмила мне даже говорила, что у нее и с Амосовым
[257] была любовь».
Вспомним рассказ Карповой о том, как она и Вознесенский в новогоднюю ночь прыгали через костер, а потом поцеловались (Людмила Владимировна не могла удержаться от такого воспоминания), слова Загудаевой, согласно которым Карпова увлекла Егорова (Людмила Владимировна восторженно рассказывая мне о пребывании с ним в восточном Крыму), а вместо себя подсунула ему Майю. Возможно, аналогичным образом она в свои сети поймала и Торбина. Схема действий ее во всех случаях оставалась неизменной: облюбовав кого-то, кто, по ее мнению, мог составить достойную партию Майе, Карпова увлекала его. Сначала он становился ее другом, потом близким другом, а затем она «подкладывала» ему дочь. По меткому выражению Анны Годик, это был «способ нахождения для Майи лучшей доли».
О Майе Карпова не однажды рассказывала: «Она могла распустить волосы и, как б…, пойти гулять по улице». Подтверждает это Лушникова: «Майя гуляла. У нее была лишь одна длительная связь с хирургом Виноградским. В остальном мужчины у нее менялись. А в Москве – тусовки, в которых участвовала Ника, в них участвовала и Майя, с кем спала Ника, с теми спала и Майя. И Людмила Владимировна тоже там участвовала».
Вспоминает Лилия Молчанова: «Майя сама, как бы помягче сказать, любила погулять. Она меняла мужчин, но на одном задержалась – это был врач-хирург Виноградский». Я вспомнил, что Карпова как-то рассказывала мне, что когда Нике было лет пять-шесть, у Майи был серьезный роман. Уточнила все та же Лушникова. Когда я рассказал ей, что Карпова и Торбин работали в одном здании, конечно же знали друг друга, оба были красивые и, возможно, у них что-то было, хотя он моложе на семь лет, Людмила Васильевна заметила: «А для нее возраст значения не имел. Вот хирург Виноградский был старше Майки намного, наверное, ровесник Людмилы. Они ничем не брезговали, даже, помню, Майка говорила: “Жена его опекала, готовила ему на работу необыкновенные бутерброды, а он к нам приходил, и мы все съедали”».
Вспоминает Елена Авдеева: «С Никой я познакомилась в кардиологии, где лежал мой муж и с ним в палате – тот самый хирург Виноградский, с которым у Майи был роман. К нему стояла целая очередь его пассий, в том числе Майя с Никой, которая прямо в палате читала свои стихи». Это ж надо – привести ребенка в больницу и заставить выступать перед своим любовником! Майя готова была, чтобы Ника выступала везде и всюду. Вспоминает Лера Загудаева: «Как-то я повезла на практику студентов в город Боровск и взяла с собой Нику. Студенты по вечерам собирались, читали стихи, пели песни. Майя меня просила, чтобы Ника перед ними выступила. Я наотрез отказалась, и Майя часто это мне вспоминала. Зато, когда она с Никой приехала в Коктебель, где отдыхал Никаноркин, там Ника выступала перед москвичами».
Но все это было до второго замужества Майи, как и ее романы с Вознесенским, Евтушенко, Неизвестным и многими неизвестными. Что касается Карповой, то к ее послужному списку следует добавить Владимира Луговского, которого, по словам Годик, считали любовником Людмилы Владимировны, и похороненное в Крыму сердце поэта – якобы жест, что он отдает его ей. Возможно, что и Юлиан Семенов не избежал чар Карповой, тем более что она безошибочно выбрала его в качестве первооткрывателя таланта внучки. Ну, и, наконец, сам Евтушенко, во время поездки с которым в Италию Карпова, по свидетельству Загудаевой, расцвела и на фотографии выглядела красоткой. Конечно же, сие утверждать не волен, но почему-то всякий раз говоря о нем, Карпова подчеркивала его худобу и несексуальность. В любом случае можно сказать, что через постель Карповой и Майи прошел цвет русской культуры второй половины ХХ века.
Ника не осуждала такой образ жизни своих близких. Более того, в интервью Михаилу Назаренко на вопрос, не завидовала ли она блудницам, Ника ответила: «Да я сама вроде такая… Блудницы в годы юности доставляют великолепные удовольствия своим мужчинам, они потрясающие куртизанки! А потом остаются у разбитого корыта, как я сейчас…» И далее: «Наша жизнь построена на купле-продаже. Вот ты продал свое тело и при этом не потерял что-то главное… Продалась какая-то внешняя оболочка. Ну и Бог с ней!.. Я не осуждаю проституток. Если ты личность, продавай свое тело, пока не встретишь кого-то или что-то, после чего тебе больше не захочется этим заниматься, а захочется работать, как все люди». Вот такая логика. Причем, когда журналист заметил: «Да не получается так, Ника! Профессия накладывает отпечаток, человек становится циничным, вульгарным…» – она возразила: «У меня получается! Главное, что у меня получается!»
Еще раз предоставлю слово Анатолию Борсюку
[258]: «В принципе, наибольшее влияние на Нику оказали бабушка и мама. Наибольшее влияние на бабушку и маму оказала Ника. И вот этот треугольник никак не складывался. Но и в другом составе они не могли жить, только в союзе трех. Три на тот момент одинокие женщины, с тяжелой, непростой судьбой, которые не могут жить ни вместе, ни отдельно. Они изолированы от окружающего мира, который обвиняют, что так сложилась их судьба. Обвиняют многих людей, которые недосмотрели, недолюбили Нику, недоухаживали за ней. Хотя я считаю, и имею на это право, поскольку сам отец двух детей, что за них отвечаю лично вне зависимости от того, какое влияние на них оказывали другие люди. Это зона моей персональной ответственности. И никто другой не отвечает в такой мере, как я и моя жена, за наших детей. Поэтому я могу предъявить некий моральный счет родителям Ники. Так же как я в первую голову похвалил их, если бы у Ники жизнь сложилась по-другому». Но как жизнь Ники могла быть иной, если «ей проще было говорить с улицей, с телефоном, с золотой рыбкой или с тремя апельсинами, чем с родной матерью…»
[259].
