Я затеряюсь в тумане,
Как маленькая звездочка
В небе.
Я затеряюсь в тумане,
И нет до меня
Никому дела.
Но я иду вперед потому,
Что верю в свою дорогу,
Она непременно
Меня приведет к морю.
Там сходятся все пути,
И горькие,
И по которым легко идти.
И я отдам
Морю свою звезду,
Которую бережно
Несу в ладонях.
Это – мое будущее,
Но оно такое большое…
Мне его трудно
Одной нести.
Ника как в воду глядела: ей действительно самой пришлось нести свое недолгое будущее, когда она осталась в столице одна-одинешенька – временные сожители, друзья и знакомые не в счет, ибо даже их присутствие не спасало от одиночества. Все было бы иначе, если бы Майя делала то, что нужно для удержания семьи, а не то, что ей хотелось, и главное – не пила, сохранив брак с Егоровым, сильным человеком и замечательным поэтом, который, быть может, сумел, и это, как показало время, подтверждается его значимой ролью в судьбе Маши, повернуть к лучшему и судьбу Ники. Но Майю выдержать не смог ни один мужчина – ни родной отец, ни первый, ни второй муж. Они от нее уходили, чтобы спастись.
«У Майи не получилось добиться славы, – говорит Марина Ратнер, – но получалось обольщать мужчин. Правда, надолго она ни с кем не задерживалась, даже с обоими мужьями – то ли не задерживалась сама, то ли не задерживали ее. Причина проста: она хотела сразу получить все от человека, с которым заводила роман, и этот человек пугался, понимал, чтó она хочет, отстранялся от нее и уходил в сторону».
Ладно Майя, но где была Карпова, автор проекта «Ника Турбина», которая, уже осознавая его провал, не поставила дочь на место, а спустя четверть века раскаивалась в том, что в их доме не было мужчины. Почему Ника четыре года, пусть с перерывами на ссоры, прожила в той же Москве с Александром Мироновым? Потому что рядом был мужчина, на которого она, пусть с натяжкой, могла опереться. А если бы они оба не пили и ее опора не шаталась в прямом и переносном смысле этого слова, то Ника, возможно, жила бы до сих пор. Может, Саше надо было переехать с Никой в Ялту? Но зачем ее близким лишние хлопоты? Выдворили его бы вскоре, как Торбина.
Не могу не привести слов Леры Загудаевой, которая была свидетельницей жизни Ники в Москве: «Никуша для них (Майи и бабушки. – А.Р.) была обузой, она никому не была нужна. Постоянно звонила мне и просила деньги. А приезжая в Ялту, становилась неуправляемой. Людмила тщетно пыталась привести Нику в чувства. И ее, и Майю она тогда ненавидела». Эти слова подтверждаются строками Ники. Представьте себе трех курящих женщин – Карпову, Майю и Нику, сидящих вокруг столика с пепельницей на нем:
В круговом обороте
пепельницы
По горизонтали —
Спички три.
Разговор догоревшей
семьи.
Запотевшие стекла.
Ненависть
Брызжет сквозь зрачки.
Горькие строчки.
А ведь мечтала Ника совсем о другом:
Казалось, время пройдет,
Тишина в нашем доме настанет,
Покой раздует семейный очаг.
Что ждала,
Обернулось страхом.
Жизнь – погоня,
А я – дрова.
В апреле 2013 года Карпова во время нашей двухдневной встречи искренне призналась: «В Москве мы ее бросили на произвол судьбы. Это наш грех великий. Нику нельзя было оставлять даже на час, это была наша большая ошибка. Зачем ей нужна была Москва?» А почему ей? Москва нужна была эгоистке Майе, потянувшей за собой дочь, тем самым окончательно погубив дарование Ники и ее саму.
Я преднамеренно не хочу вспоминать, даже вкратце, все зигзаги Никиной судьбы, о которых написано значительно больше, чем о ее творчестве. Поверьте, они известны мне гораздо лучше, чем тем, которые о них писали и зачастую смаковали несметные невзгоды в жизни Ники-девочки, Ники-девушки и Ники-женщины. Повторю только, что жизнь Ники, как цепь из звеньев, состояла из переходящих одно в другое страданий. Образно говоря, несет человек тяжелый груз, а ему периодически добавляют еще кирпич, еще два. Дав Нике столько и таких страданий взамен на талант, Бог вовремя прервал ее жизнь, ибо дальше нагрузка стала бы сверхчеловеческой. Далеко не все взрослые и сильные мужчины за долгую жизнь выдержали бы то, что пришлось вынести Нике за 27 лет. Даже бабушка ее сказала мне: «Хорошо, что она ушла. Что бы она делала сейчас в этой за…банной стране?» Об этом Ника писала при жизни:
Зачем страдаешь ты,
Никуша,
Ступая по земле,
Не зная своего предназначенья?
Судьбою уготовано тебе,
Забыв мечты,
По таким, как ты.
Ника страдала с детства. Не только потому, что так была устроена и настроена ее психика. То, что происходило в ее семье, жизнь которой ей навязали, заставляло Нику страдать сильнее. Как человек с абсолютным слухом чувствует фальшивые ноты, так она уже с пяти лет чувствовала, что везде фальшь, в том числе и в ее доме, и писала об этом. Поводов для страданий хватало, поэтому одно страдание переходило в другое. Это стало обычным состоянием Ники. Откуда, скажите, было взяться светлым и радостным стихам? Вот как писала об этом Никуша:
Не надо
Спрашивать меня,
Зачем живут стихи больные.
Я понимаю,
Лучше было
Иметь запас здоровых слов.
Но что поделаешь,
У снов нельзя спросить,
Зачем приходят.
Зачем ночные палачи
Из ножен вынули мечи
И на меня идут гурьбою.
Зачем толпятся у дверей
Недетской памяти моей
Слепые, загнанные люди.
Огонь сжирал десятки судеб.
Но разве появился тот,
Кто на себя
Все зло возьмет?
К сожалению, не появился. «До сих пор я читаю стихи Ники, – призналась Карпова, – и корю себя, что знаю их, а какие за ними стояли страдания, понимаю только сейчас. Я себя считаю виновницей всего. Ой, чтоб я сдохла!» А Татьяна Барская, не скрывая своего отношения к ближайшему окружению Ники, сказала мне: «Вот в таком обществе жила с рождения Ника. Фон ее трагедии – семейные обстоятельства, грязная обстановка». Ника словно предвидела, когда в первом своем интервью Валентине Николаевой (см. гл. 7, ч. I) сказала: «Я пока ребенок, и у всех детей чистая прозрачная душа. А будет мне 15 лет, и душа может загрязниться разговорами, жадностью и злом».
Ника всегда, по словам Карповой, хотела выглядеть хуже, чем она есть, – так она выражала свой протест против того, что ее бросили близкие и как поэта при жизни предали забвению. Поэтому она могла вызывающе одеться, давать дурацкие ответы на вопросы журналистов, удивлять окружающих своим поведением, громко говорить. По этому поводу она писала: «Учусь говорить руками – / Это спокойнее для всех. / Слова мои раздражают».
