Читала “день поэзии – 1978 г. Хорошо – Мориц
[276]
, Чухонцев
[277]
Здесь все понятно.
Ниже: «Читай Данте, Шекспира, Пушкина». Слово «читай» подчеркнуто.
Наконец последняя запись на этой странице:
Уезжай, жаба, она сделала скачок в литературе. Думаю ехать на Север для тем. Нужно писать (подчеркнуто. – А.Р.)! Начну жить в 50 л. Мой новый поезд жизни. Н., как труп для меня и я для него. Грустно! Светка едет в Москву. Настроение у нее постоянно плохое. Ей нужно движение. Сама не работает над собой.
Если в первой записи Карпова пишет о жабе в третьем лице, то во второй сама себя выдает («думаю», «начну») и тем самым признается, что писала рассказы и стихи. Скачок – достижение более высокого уровня в творчестве. Отказаться от пола – желание высвободить энергию, затрачиваемую на любовные связи, в пользу творчества. Иными словами, сублимировать сексуальную энергию в творческую. Ну, а общение с таким известным писателем, как Вениамин Каверин, говорит о том, что она скорее всего в ялтинском Доме творчества, где тот отдыхал (в Москву для этого вряд ли ездила из-за недостатка средств), встретилась с ним, чтобы он оценил ее прозу.
Ахматову Карпова упомянула, очевидно, потому, что нашла в ее биографии что-то важное для себя. Уверен также, что ее в силу образа жизни привлекла фраза великого поэта о бесстыдстве стихов. Упоминание Юнны Мориц и Олега Чухонцева свидетельствует о хорошем поэтическом вкусе Карповой. Кстати, фамилий этих поэтов при мне она никогда не упоминала. Приказ самой себе читать Данте, Шекспира и Пушкина можно только приветствовать. Ну, а дальше – понятно, что Карпова полна желания бросить всех и все – дочь, внучку, мужа, работу, – чтобы уехать из солнечной Ялты на Север в поисках новых тем для своих произведений. Сесть в «поезд жизни» она собиралась по достижению полувека, до которого оставалось семь месяцев. Н. – это Никаноркин. Светка – младшая сестра Карповой.
В 1916 году благодаря Андрею Ханову
[278] я познакомился с Людмилой Николаевной Баркиной, близкой подругой Светланы Карповой по Майкопу. Она-то и удивила меня, сообщив следующее: «Мадам Жаба – это вдова Луговского. И Людмила, и Майя, и Света мне об этом неоднократно говорили. Здесь сомнений быть не может. Исходя из цитаты дневника, именно о Луговской идет речь. Тем более Каверин. Людмила вряд ли могла с ним встретиться. И то, что рассказ идет от третьего лица, подтверждает это. А дальше Людмила писала, естественно, про себя».
Эта информация, конечно же, заставила задуматься. В самом деле: абсолютно все, что содержится в первой записи Карповой, как нельзя лучше подходило Луговской. В то же время, если представить эту же запись сделанной от первого лица, то она в точности подходила и самой Карповой. Думаю, что последняя, по аналогии с Луговской, но отбросив слово «Мадам», окрестила себя «жабой», тем более что у них в судьбе и творчестве многое совпадало. Судите сами. Во второй записи Карповой читаем: «Уезжай, жаба…» Это же указание не Луговской, а самой себе. И дальше: «Она сделала скачок в литературе», то есть Карпова и здесь, и в первой записи явно имеет в виду себя. Как бы то ни было, Людмила Владимировна действительно была человеком творческим.
Чтобы не быть голословным, приведу ряд имеющихся в моем архиве материалов. Вначале – одно, если его можно так назвать, стихотворение, найденное в общей тетради с синей обложкой и надписью «Химия» на ней. Привожу его во второй редакции автора:
Танцуют Зомби в баре
Тиская зазноб
Танцуют в баре Зомби
Хвосты подобрав в карманы
Тоник пьют с зазнобами
Раскачивая добротными
Тяжелыми крестами
Пьют тоник с зазнобами
Я тоже тусуюсь с зомби
Заглядывая в глаза ему
Хочу быть его зазнобой
Так кто же я?
Сам по себе этот текст ценности не представляет, он важен лишь как свидетельство того, что Карпова писала стихи. Судя по нему, заподозрить, что она была автором Никиных стихов или даже соавтором их, нельзя. Но вернемся из февраля 1978 года ровно на 13 лет назад. Именно тогда, в феврале 1965-го, Карпова написала такое стихотворение (здесь и далее орфография автора):
И солнце всё выжгло
и не было теней
и я задыхался в отсутствии красок
В котором, как тени
потухших желаний,
пропавших стремлений,
отсутствие тений
…И звук,
Как медленный,
мерный стук.
Как шелест, который
как скрежет.
Как шорох…
Молчанье – пронзительный ворох
Шагов.
По трупам желаний, стремлений,
и звуков,
и теней…
Как шелест.
Как шорох.
Как скрежет.
Как ворох… шагов.
Это уже поэзия, ритмичная и образная, не перекликающаяся со стихами Ники. Кто знает, сколько еще было стихов у Карповой, разбросанных по разным тетрадям, автором которых впоследствии могла стать ее внучка?!
Если принять на веру, что стихи писала не Ника, а Карпова, то эта версия имеет логическое продолжение, заключающееся в следующем. Все или почти все, что оставила нам Ника, было, по утверждению близких, написано ею в тот период, когда она жила в Ялте вместе с мамой и бабушкой. В принципе последняя могла писать стихи, а Ника их заучивать. Точнее зазубривать, потому что Карпова неоднократно говорила мне, что заучивать в обычном смысле этого слова Ника не могла. Сходится всё и дальше: Ника привезла из Италии восемь стихотворений, но там она тоже была с бабушкой. А вот из Америки, хотя бабушка и туда ее сопровождала, не привезла ничего. Вполне вероятно, что Америка так не вдохновляла, как Италия, ни бабушку, ни внучку.
Теперь постараемся узнать, почему Карпова не осуществила свою заветную мечту – посвятить себя литературе. Ответ на этот вопрос дала сама Людмила Владимировна все в той же «Тетради №№ 1:
20/V. Боже мой, я чувствую такую бабью беспомощность, что хочется выть… я опора для моих девок – не имею права. Как страшно остаться одной в 50 лет!
