К сожалению, стихи Светланы Карповой я до 2015 года никогда не читал, а слышал однажды, в мае 2005-го, когда встречался с ней в Ялте. Мы долго общались, и она произвела очень светлое впечатление. Тогда же Людмила Владимировна принесла мою книгу
[283], которую они втроем читали последние дни, и предложили мне что-нибудь из нее прочесть. Светлана во время чтения периодически выбегала в кухню с ингалятором, захлебываясь астматическим кашлем, потом тихонько возвращалась в гостиную и садилась на диван, поджав ноги. Очевидно, бронхиальная астма была у них в роду (Светочка, Ника) так же как диабет (Торбин, Ника). Бог в ее замес бросил хворей не меньше, чем дарований.
Карпова, как всегда, по поводу моих стихов сказала то, чего заслуживает лишь Пушкин, Майя отозвалась более трезво, но лестно. Светлана, кажется, моих стихов не комментировала. Теперь я сожалею, что не узнал ее мнения, потому как через 11 месяцев она умерла. А еще в тот давний вечер Светлана после долгих уговоров Майи и Людмилы Владимировны, несмотря на удушье, прочитала несколько своих стихотворений. За давностью лет не могу вспомнить впечатления от них, да и по двум-трем стихотворениям не стоит судить о поэте. К тому же, боясь удушья, Светлана, возможно, выбрала короткие и далеко не лучшие стихи. В архиве Никиной семьи стихов Светланы я не видел, Майя, Карпова и Загудаева их не цитировали. Не исключаю, что некоторые из них вошли в русскую поэзию под именем Ника Турбина.
Как говорится, на ловца и зверь бежит: в Интернете я наткнулся на статью литературного критика Кирилла Анкудинова
[284], который, вспоминая ушедших поэтов, открыл мне и, думаю, многим глаза на Светлану Карпову. Ниже привожу выдержку из того, что он написал о ней в траурной колонке с подзаголовком «Закляты и забыты?»: Карпова была «из московской интеллигентной среды: в шестидесятые годы вращалась в литературном мире, близко знала Павла Антокольского, когда-то дружила с Майей Луговской и продолжала дружить с Камбуровой, но так получилось, что на всю жизнь осела в Майкопе. Ещё Светлана Карпова была ближайшей родственницей (сестрой бабушки) знаменитой Ники Турбиной. Круглолице-горбоносая, большеглазая, седая Карпова была внешне удивительно похожа на Марину Цветаеву последних лет. Говорила она со всеми интонациями (долгими тире) дневников и писем Марины. И гордым максимализмом была наделена воистину в цветаевских масштабах. Я так благодарен Судьбе за то, что она подарила удивительные мудрые речи Светланы Карповой! Вы их наверняка не слышали – вам есть отчего завидовать мне. Карпову в Майкопе считали “сложной поэтессой”. Она и впрямь писала сложно (для Майкопа) – и притом виртуозно, празднично, неисчерпаемо.
День, пощади, не будь ко мне жесток,
Из крайности вошедши в середину.
Я слушаю, как почернел восток,
Как лошадь прогибает спину,
Чтобы губой достать траву.
Я слышу, значит, я живу.
Я слушаю, как почернел восток,
И вот, стуча по рельсам, поезд бродит.
И ищет что-то, ищет, не находит,
И снова продолжает свой поток
Река, ушедшая уже наполовину.
Под мост прошла и, прогибая спину,
Как лошадь ищет – где? Но там вода.
Расставив иероглифы над лесом,
Стучится поезд бабочкой в стекло,
Стучится ветер пылью о стекло,
Что между мной и миром как завеса.
Как восхитительно уместна здесь тавтологическая рифма “стекло – стекло”! Я могу рассказывать о её смысле часами, цитируя Платона и Хайдеггера».
«Господи, Светочка, – мысленно обратился я к ней, – простите, что не знал, как Вы одарены. Даже, если судить по одному этому стихотворению, Ваша поэзия была высокой в полном смысле этого слова. Будь я с нею знаком, безоговорочно издал бы книгу Ваших стихов не хуже, чем книги Никуши. Вы с ней, надеюсь, давно уже вместе. И с Майечкой, и с Людмилой. Теперь стала ясной ее дневниковая запись о Вас. Из статьи, посвященной Вам, я узнал то, что снова шокировало меня: Ваша жизнь была точно заколдована, заклята, проклята кем-то. По словам Анкудинова, вы жили в домике-развалюхе, собирали бутылки на улице, хотя были, в отличие от Майи и сестры, абсолютно непьющей (по медицинским показаниям)
[285]. Если б знать, я бы вытащил Вас из этой ямы. Но Ваша старшая сестра и племянница ничего не говорили мне о Вашем положении, опасаясь, как видно, что тогда я перестану помогать им. Поверьте, я б вытянулся, но сделал бы для Вас все возможное, и вовсе не потому, что Вы были талантливым поэтом, – я тогда этого не знал, а потому что Вы остались в моей памяти очень светлой, как Ваше имя. Я по сей день помню, во что Вы были одеты: черная юбка и светло-бежевый свитерок. Вся уютная и благородная, Вы сидели на диване, а я читал стихи, глядя на Вас, меня, словно что-то притягивало к Вам, – наверное, родство душ».
Судьба Светочки и ее творчество мне не давали покоя. Людмила Николаевна Баркина в ответ на обращение к ней сообщила:
Весь архив после продажи родительского дома Карповых, которым занималась моя старшая дочь, мы по просьбе Людмилы Владимировны взяли к себе. Он хранится у нас в гараже. Чтó там, сказать не могу, так как не притрагивалась к нему со времени смерти моей дорогой Светочки. Мы не просто общались с ней, а были самыми близкими подругами. Я одна поддерживала ее, как могла, – гениальную мою девочку в окружении бездарных и злобных псов – а все они только завидовали ей и ставили ее творчество наравне со своими пустейшими виршами. Ладно, не стоит о них говорить. Они не заслуживают этого…
Очень хочется Вам помочь. Дело Вы делаете святое. Светочка заслуживает отдельного разговора, а не просто упоминания о ней в связи с Никой. Я хорошо знала всю семью Карповых-Никаноркиных-Торбиных и по Майкопу и по Москве. И, конечно, с радостью напишу о Светлане.
Но Баркина о Светочке не написала, а рассказала мне при встрече в Москве. Со Светочкой она познакомилась осенью 1974 года в Майкопе, после чего та неожиданно исчезла на семь лет, – как оказалось, уехала в Ялту нянчить Нику. Удивляться нечему: нерадивой и любящей свободу Майе бремя материнства нести в одиночку не хотелось, ей нужна была прислуга. Прошло еще семь лет, и Светочку снова вызвали в Ялту, чтобы нянчить уже Машу. На память пришел разговор с Людмилой Лушниковой.
Автор: Анна Годик мне говорила, что Майя была талантливым человеком.
Лушникова: Очень талантливой была Света.
Автор: Я знаю, она очень бедствовала.
