Забери меня к себе, тишина,
Ты одна и я одна,
За околицу
Вдвоем побредем,
Там тенистые луга,
Колок дерн.
И нескошена трава зелена,
Горькой ягодой
Во рту тишина.
Не правда ли последние строки перекликаются со стихотворением «Я полынь-трава…»? Замечу, что все эти стихи ритмичные и рифмованные. Правда, есть и белые лирические стихотворения, к примеру, такое:
Зайди ко мне
Минут на пять —
Мы просто
Помолчим вдвоем.
Что больно, – позабудем,
Вспомним лето,
Следы на гальке,
Мокрые ладони.
Медузу я поймала —
Холоднó
Ее прозрачное
Морское тело.
Но вдруг от солнечных лучей
Исчезла пленница моя,
А мне осталась,
Чуть-чуть с горчинкой,
Терпкая ее слеза…
Давай же помолчим
Еще о чем-нибудь.
Интересно, найдутся ли читатели, которые, ознакомившись с этими стихами, хотя бы не усомнятся в авторстве Ники? Таких примеров немало. Так, в первоначальном варианте стихотворения «Не дозвонились до меня друзья…» (табл. 1, п. 11) были такие, очень личные, строки:
… Я прошлым здесь жила.
Засохшие цветы
В стеклянной вазе
Давно пора спустить в…
Я книги убираю в шкаф,
Они подарком быть
Должны для вас…
…………………….
И поменяла
На двери звонок —
Боялась не услышу
Я шагов.
Осталась мне одна
Свеча на память…
Свеча одна
На крышке черного рояля
Своей слезою восковой
Старается меня утешить
Одна садилась
Я за стол обедать,
Не открывала лист календаря…
Далее следует окончание стихотворения в соответствии с книгой. Согласитесь, что приведенные строки принадлежать Нике никак не могли хотя бы потому, что в ее возрасте прошлым жить нельзя. Здесь видим и несколько строк, которые потом Майя включила в стихотворение «Я начинаю ощущать…». У нее ничего не пропадало. Она не только писала стихи, но и, если здесь уместно это выражение, компоновала их, дополняя новые строки написанными ранее фрагментами.
А стихотворение «Золотую рыбку обманули…» (табл. 2, п. 9), привезенное якобы Никой из Италии
[301] (см. гл. 2, ч. II), возможно, еще до этого написала Майя в Ялте. Перечитайте его – оно тоже о безответной любви. Все, и я в том числе, думали, что это стихотворение совсем о другом – о разрыве с Евтушенко и молчании вокруг Ники после ее возвращения из Италии. И оно действительно отвечало бы этим мыслям, если бы не знать о любовных перипетиях Майи. Да и о каком «горьком начале» могла писать Ника, когда оно у нее было блестящим в прямом и в переносном смысле («Золотой лев Венеции»)?!
К любовной лирике Майи можно безошибочно отнести и стихотворение «На улице какой…» (табл. 1, п. 36), что подтверждает даже та редакция, в которой оно вошло в книгу. Но обратимся ко второй части чернового варианта этого стихотворения (см. иллюстрацию):
Помню только лифт,
Он до смешного
Был скрипуч и строг,
Меня встречал
Своей беззубою улыбкой…
Остальные все молчали.
Я думаю, меня не ждали,
А если ждали,
Только не тогда,
Когда дрожал звонок
Отчаянно под пальцем…
Чуть-чуть приоткрывалась дверь,
И на пороге голос
Еле слышно мне говорил:
“Зачем опять пришла?”
Снова безответная любовь, чужой дом, чье-то молчание и скрипучий лифт. Очевидно, эти строки, как и приведенные ранее, посвящены одному и тому же человеку, живущему в Москве в многоэтажном доме, в котором «этажи бесконечны». Ну, а в Москву Майя не только приезжала, но и подолгу там жила. Правда, об этом читатели не знали, так как в книгу вошла совершенно другая, адаптированная к Нике версия. Но ведь черновой вариант является первым, значит, именно его, если верить рассказам Карповой, Майя писала со слов Ники. А могла ли Ника такие слова произнести? Нет, конечно! Значит, они, как и все предыдущие, принадлежат Майе.
В черновом варианте стихотворения «Как хочется укрыться одеялом…» (табл. 4) после строки «И шумом городским» читаем:
Так хочется
Мне просто помолчать.
Услышать шорох
Простыни прохладной.
А может быть, перевернуть
Страницы книжки,
Которая лежит так долго
Под подушкой,
Мне не хватает дня
Ее читать…
Уверен, что эти, не вошедшие в стихотворение строки, как и все остальные, к Нике отношения не имеют. Причем не только из-за нескольких вариантов стихотворения, что уже ставит под сомнение ее авторство, но также из-за отсутствия оригинала, хотя в 1984 году Ника уже умела писать. То же самое – и это подтвердят последующие страницы книги – можно сказать о десятках других стихотворений. К сожалению, книга не позволяет поговорить о каждом из них.
Остановимся на некоторых интересных местах
[302]. Стихотворение «У слова есть всегда начало…» (табл. 1. п. 19) имело не одно, извините за тавтологию, начало: «Три слова, / Три сына, / Потеряны мной», «Начало есть всегда / У слова горького, / У радости», «У слова есть всегда начало, / Хоть болью сказано, / Хоть радостью», «У слова есть всегда начало, / Хоть в боли сказано, / Хоть в радости”.
Естественно, четыре варианта первых строк так же, как и все стихотворения, написаны рукой Майи. Надо отдать ей должное – она умела работать над словом, и здесь ее извечная лень отступала. Кстати, и конец у этого стихотворения тоже был не один. В черновом варианте он выглядел так: «Но где найти четыре строчки, / Что были мной давно написаны? / Им не хватало только точки».
Ниже – дважды повторенное слово «хорошо» и три подписи, разобрать которые сложно, но предполагаю, что две из них принадлежат Луговской и Загудаевой. Еще ниже рукой Майи написано: «На ночь пахнущей строчке?». Очевидно, после таких оценок, она в шутку и в рифму дописала это как вариант последней строки.
