«Спи, моя печальная…» – колыбельная, посвященная сестре Маше. Написала Ника, очень теплое стихотворение.
«Сестре» – написала Майя, которая, как известно, от имени Ники писала стихи всем ее близким и даже самой себе. Стихотворение слабое и противоречит предыдущему строками «Сестре своей / Не посвящаю колыбельной», хотя она, колыбельная, уже была ей, сестре, посвящена.
«Когда наступит утро…» – написала Майя (табл. 4, п. 1).
«Вам одиночество к лицу» – написала Ника, посвящено Олегу Егорову.
«Дом стоит у дороги» – написала Карпова, все фразы со словом «знаки» (здесь «знаки жизни») – принадлежат ей (с. 259, 260, 295 и 335).
«Я позвонила Вам в ночь» – при жизни Ники не публиковалось, скорее всего, писала Майя, выдавшая себя обращением к Вознесенскому сначала на «Вы», а потом, как и было в действительности, на «ты». Рифма «ночь» – «прочь» тоже только ее. Цель стихотворения – убедить читателей, что взрослая Ника помнила, кто ее возможный отец. К тому же стихотворение очень длинное, что для Ники не характерно.
«Проскочить…» – писала Карпова, ее энергетика, ритм, ура-патриотизм.
«Разлук не существует…» – писала Карпова, чтобы убедить всех в реальности ящика, куда Ника бросала свои дневниковые записки.
Не сомневаюсь, что подавляющее большинство стихов, не опубликованных до 2004 года, написаны не Никой при жизни в Москве, а Майей и Карповой после ее ухода в Ялте. Думаю, что в основном Карповой, потому как Майя считала, что свое дело сделала, когда Ника была ребенком, а теперь очередь Карповой, тем более она уже была на пенсии и могла дополнить творчество внучки. Аналогичного мнения придерживаются и другие. Так, например, Алена Галич уверена, что все издания, вышедшие после книги «Ступеньки вверх, ступеньки вниз…», к Нике отношения не имеют. Она говорила об этом с Альбертом Лихановым. Он тоже считает, что все, что вышло после этой книжки, кем-то дополнено.
Сошлюсь еще на несколько мнений. «Знаю, – вспоминает Минина, – что у Ники дома валялись листки с напечатанными стихами, и там были буриме, которые они писали с Васильченко, я лично их читала». А вот что свидетельствует Васильченко: «При мне Ника почти не писала. Мы редко говорили о стихах. Она не вела жизнь поэтессы». Один из сокурсников Ники, который пожелал остаться неизвестным, рассказал такую историю: «Никины сокурсники закончили “Кулек” в 1998 году. То ли в этот год, то ли в следующий я собирался поступать в аспирантуру этого института и возле него увидел Нику. Она стояла поддатая среди сокурсников и говорила, что хочет издать книгу стихов, показывала “Экспресс-газету”, обрывки каких-то тетрадных листков и обоев, на которых были написаны ее стихи, прочитать их было трудно, и она читала сама. Нику интересно было слушать. Потом мы поехали к ней домой, там были ужасный беспорядок и сборище алкоголиков. Увидев их, я ушел». Александр Дунаев-Брест рассказал, что общаясь с ним, поэтом, 18-летняя Ника о стихах вообще не говорила.
Отмечу еще один момент: Ника почти никогда не писала длинных стихотворений. В детстве у нее не хватало для этого дыхания и усидчивости, позже – желания. То, что в Москве, почему-то только при друзьях она, словно ее озаряло, начинала писать чем попало и на чем попало, всего по нескольку строк и тут же рвала или сжигала написанное, наводит, конечно, на определенные мысли. Ей, с ее артистичностью, ничего не стоило время от времени разыгрывать сценки внезапного вдохновения, чтобы хоть как-то поддержать былое реноме. Не сомневаюсь, что к ней действительно приходили какие-то строки или строфы, которые жили секунды, так как Ника, понимая, что они слабые, их тут же уничтожала.
Полагаю, что в Москве Ника изредка писала еще и потому, что там ее постоянно окружали творческие люди, и в такой среде, нет-нет да и появлялись какие-то строки, но чести они их автору не делали. А главное – у Ники отсутствовала необходимость в написании стихов, которая свойственна поэту. Без нее он немыслим. Именно об этом в детстве писала сама Ника: «Держать в застенках плач души / Поэт не в силах». Относительно того, что, по словам Евгении Филатовой, на ее глазах рождались Никины стихи, то это скорее были импровизированные фантазии, унаследованные от «старших девочек».
И еще об одном. Не кажется ли вам, уважаемые читатели, что ряд событий вовсе не случайно совпал со временем, когда Ника перестала писать? Во-первых, второе замужество Майи, после которого ей было не до сотворчества и дрессуры дочери. Во-вторых, переезд Ники в Москву, после которого оборвались ее творческие связи с остальными поэтами семьи – Карповой, Никаноркиным и Светочкой. Таким образом, в считаные месяцы поэтическая «фабрика» прекратила производство стихов, а все сочли, что Ника замолчала. В-третьих, после возвращения Ники из Америки о ней словно забыли, ибо не верили в то, что она писала. Наконец, в-четвертых, и снова в том же 1987 году с Никой расстался Евгений Евтушенко, который с опозданием прозрел и ушел от греха подальше.
Иную позицию в этом вопросе занимает крымчанка Анна Астафьева. В присланном автору ее выступлении в Гурзуфе есть такие слова: «Не в силах сопротивляться стремительно летящему потоку мыслей, Ника фиксировала его на всем, что попадало под руку: салфетках, сигаретных пачках… Это были стихи, как и раньше. Но если раньше она верила, что они нужны кому-то, то теперь, в отчаянии, тут же рвала написанное. Именно поэтому и сохранились лишь ее детские стихи». Но мы-то знаем, что не только детские, и не только стихи – но и дневниковые записки. Другое дело, что из них написала сама Ника, так как, повторюсь, после ее гибели родные дополнили ее творчество своим, а правильнее сказать – свое творчество дополнили творчеством Ники. Зачем нужно было так поступать? Для увеличения объема книги – так гонорара за нее не полагалось. Для придания тóму солидности? Так ведь не его увесистость определяет ценность издания. Для опубликования собственных творений? Так никто тогда не знал, что их написал кто-то, кроме Ники. Не сомневаюсь, что Майя и Карпова преследовали одну цель – показать, что взрослая Ника тоже писала стихи, пусть далеко не такие, как в детстве. Тем самым они хотели продлить свою легенду, которая давно себя исчерпала.
А вот Нике родные умудрились и после смерти навредить, дав ее имя многим своим, довольно посредственным стихам. Хорошо, что мы знаем прежние их аферы и можем предположить, чтó именно принадлежит Нике. Кстати, будучи взрослой, она ни в одном разговоре или интервью не вспоминала приходивший к ней в детстве звук и все остальное, связанное с легендой о нем.
Глава 13
Очень не хочу, чтобы читатели уверовали, будто я задался целью дискредитировать в их глазах Нику Турбину как поэта. Боже упаси! Я пытался разобраться в том, как протекал процесс написания стихов, автором которых считали ее, и понял (надеюсь, и доказал), что это происходило не без действенной помощи родных, особенно мамы и бабушки – по выражению Евгении Филатовой, «старших девочек», готовых на все, включая мистификацию, ради достатка. Если добавить все это к событиям, изложенным в двух предыдущих частях книги, то несложно представить, что творили и что творилось с Никой в детстве.
