Двигайся, черт тебя задери! Я вижу тебя без движения. Иногда ты взбадриваешься, но силу тратишь не на то…
Как видим, Карпова предлагала бить в большие колокола. Да оно и понятно: до этого через судьбу Ники прошли Ахмадулина и Бродский, Вознесенский, Евтушенко и Рафаэль Альберти. К тому же в Ялте в своей квартире-салоне Карпова принимала Луговского, Твардовского, Светлова, Рейна. Она не привыкла размениваться на менее известных поэтов. И хотя наставляла Нику из добрых побуждений, но такой подход, даже если бы Ника последовала ему, результата не дал.
Всю жизнь – с рождения и до гибели – Нику окружали творческие люди: поэты и писатели, композиторы и певцы, режиссеры и актеры. Однако хотя слово «окружение» неизбежно применяется в разговоре о любом поэте, в случае Ники использовать его не вполне корректно: подспудно оно создает иллюзию, будто существовала лишь одна творческая единица, и все остальные, оказавшиеся рядом, были лишь ее фоном, набором имен в генеалогии. Но как раз в семье Никаноркиных-Турбиных это совершенно не так: мы имеем дело со вполне самостоятельными креативными фигурами, связанными судьбой, взаимодействующими и влияющими друг на друга. Для описания такого явления используется понятие круга. Но он вовсе не обязательно означает некое интеллектуальное движение, группу или устойчивое сообщество: например, оправданно говорят о поэтах пушкинского круга. Центральное имя здесь может быть не связано с лидерством, часто оно служит знаком, соединяющим символом. Учитывая высокую концентрацию творческих личностей, связанных с Никой и появлявшихся в ее биографии, закономерно говорить и о круге Ники Турбиной.
Весьма интересен отрывок из давнего (сентябрь 1999 года) радиоинтервью Евгения Рейна Дмитрию Диброву, во время которого радиослушатели могли задавать вопросы известному поэту. Один из звонков был от Майи – ее голос и манеру говорить я ни с кем не спутаю. Привожу их диалог с сокращениями.
Майя: Евгений Борисович, я обращаюсь к вам как к гениальному поэту.
Рейн: Вы преувеличиваете.
Майя: Бродский сказал, что вы единственный поэт России.
Рейн: Он так не говорил.
Майя: На самом деле это так. Я задаю вопрос по поводу молодой поэзии. У нас был, или есть, такой поэт – Ника Турбина.
Рейн: Да, я ее знал. Я еще в Крыму, в Ялте был с ней знаком, с Никой.
Майя: Дело в том, что она еще жива как поэт. Есть ли у вас какое-то внутреннее ощущение ее поэзии?
Рейн: Вы знаете, это очень талантливая девочка. Я помню ее. Ей было лет десять, может, одиннадцать. Я бывал у них дома в Ялте, и тогда она писала поразительные стихи. Трудно было поверить, что десятилетняя девочка пишет такие напряженные, лирические, утонченные стихи. И уже тогда высказывалось мнение, что профессия вундеркинда очень опасна, потому что профессия должна создаваться на фоне какого-то душевного багажа, какого-то опыта. И как бы ты ни был талантлив, какой у тебя может быть опыт в 12 лет? (Сам Евгений Рейн начал писать стихи в восемь лет. – А.Р.) И потом все это обрывается драматически. Я не знаю дальнейшей судьбы Ники. Я ее как-то видел в доме у Ардовых, ей было 16 лет. Но до меня доходили слухи, что она болела, что с ней приключались какие-то неблагополучные события. Где она – я не знаю.
Майя: Ну, может, это так приходит опыт?
Рейн: Не знаю. Я не вижу ее публикаций. Если вы знаете, где она, то передайте ей от меня большой привет. И мне было бы интересно узнать, как сложилась ее жизнь.
С Евгением Борисовичем полностью солидарна Светлана Соложенкина, которая, независимо от него, сказала следующее: «Ника же была еще ребенком. Я по своему опыту могу сказать, что начала писать где-то лет в 12. Ну, раньше – это редко. Это музыкант – с пеленок, а поэта раньше 12 лет не бывает. Еще Блок сказал: “Поэт – растение многолетнее”. И действительно, он был прав. Это все равно что насильно раскрывать бутон. Видно, Майя была натура яркая, с весьма авантюристическим уклоном, такой, знаете ли, Остап Бендер в юбке. Луговская, видевшая всю работу Майи, тогда просто заболела. Она мне звонила и говорила: “Светлана, я не знаю, что мне делать, это ведь ужасно! Я просто не вынесу этого. Это какой-то застенок. Наверное, скажу им, чтобы забирали все и прекращали эти свои гастроли”».
Предвижу дискуссию относительно мнения, что вундеркиндами бывают лишь музыканты, но никак не поэты и художники. Утверждающие это ссылаются, прежде всего, на гениального Моцарта, который с пяти лет кормил свою семью. Но они забывают, сколько в раннем детстве этот «счастливчик» корпел под присмотром сурового отца, чтобы отточить свое мастерство музыканта. Что касается художников в плане некоего жизненного опыта, то необходимость его опровергается историей: есть масса одаренных детей, даже детей-аутистов, создающих самобытные произведения.
Оставим в покое музыкантов и художников, ибо предмет нашего внимания – поэт Ника Турбина. Отмечу, что у значительной части творческих людей мнение о поэтах сводится к стереотипам, таким как «не бывает поэтов-вундеркиндов», «поэт – это в первую очередь тексты» и т. п. Категорически отвергая подобный подход, привожу ряд соображений Андрея Ханова, которые полностью разделяю с ним. Первое соображение. Нет той инстанции, которая определила бы раз и навсегда, что такое поэт и где границы поэзии. Больше того: любое творчество движется, прежде всего, креативным разрушением любых границ. Второе соображение. Сведение поэтического как такового к текстам имело бы право на жизнь лишь в очень коротком временном горизонте, для рассмотрения отдельных произведений. Но в долгосрочной перспективе это сведение возможно, только если уничтожить всю историю поэзии с видами ее бытования. Редукция творчества к тексту есть либо технический прием, используемый для конкретной задачи, либо чистый догматизм.
Формы творчества разнообразны и дают такой спектр возможных синтезов, что к ним невозможно подходить ни с какими «отраслевыми» требованиями. По сути, это живое расширяющееся течение, а в случае Ники – синтез возраста, текста и исполнения, образующий самостоятельную реальность, а не просто «манеру чтения» (это выражение подразумевает, что «читается» что-то готовое, отделимое, отчуждаемое от «исполнителя», то есть Ники). Отсюда – третье соображение. То, что мы рассматриваем, вырисовывается и проясняется лишь по ходу исследования: по крайней мере, Ника как явление точно не может быть редуцирована к строчкам, от которых можно отделить судьбу автора; но также не может быть сведена к безвольному объекту взрослых манипуляций. Ведь это не «физическое явление», в котором можно безболезненно изолировать одну сторону или качество.
На протяжении всей книги автор следовал указанным соображениям, не отделяя Нику-поэта от жизни Ники-девочки и Ники-женщины, стремился показать, как судьба Турбиной переплелась с ее творчеством и повлияла на него. Более того, то же самое касается Майи и Анатолия Никаноркиных, Людмилы и Светланы Карповых, чьи жизнеописания и творения в разной степени представлены в книге.
И все же – возможен ли вообще поэт-вундеркинд? По мнению Андрея Ханова, ближайший способ узнать это – обратиться к истории и выяснить, были ли такие («никоподобные») прецеденты.
