Это сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, что пьеса слабая, и, если из нее исключить стихи Ники, а их там целых 33, то в ней почти ничего не останется; пьеса эта, по сути, была своего рода репетицией к написанию дневниковых записок. Как всегда, весьма интересно мнение Елены Камбуровой: «Я сомневаюсь, что бабушка писала стихи за Нику. Судя по тому, как она написала пьесу, не мог этот человек так даже мыслить, даже подделаться под это детство».
Я заметил, что многие из тех, с кем я встречался, осторожничали с высказыванием своих мнений, не открывались до тех пор, пока не слышали моего. И тогда их прорывало. Так было и при встрече с Еленой Авдеевой, которая тактично спросила меня о пьесе «Ника», а услышав ответ, с облегчением вздохнула: «Не могу о ней (пьесе. – А.Р.) и слова доброго сказать. А вот о вас Людмила рассказывала часто и очень тепло. Я не однажды от нее слышала, что весь архив Ники должен быть передан вам». Возможно, если бы так произошло, какие-то мои выводы были точнее, но, уверен, лишь подтверждены, а не опровергнуты. К счастью, значительная часть архивов семьи Никаноркиных-Карповых-Торбиных хранится у меня, и некоторые из них еще ждут своего открытия.
Пьеса прошла незамеченной и нигде поставлена не была. Пресса тоже обошла ее молчанием. Появилась лишь одна статья, автор которой Марина Корец упрекает Карпову в том, что о взрослой Нике у нее не сказано ни слова. «В пьесе Ника погибает непорочным ребенком, не успев повзрослеть и наделать ошибок, – пишет автор статьи. – Всемогущей волей творца Буль… вымарывает из реальной жизни Нику-женщину, так и не дождавшуюся настоящей, взаимной, спасительной любви, оставляя лишь Нику-поэта. Пятнадцать лет, как не бывало…»
Когда журналистка попыталась встретиться с Карповой, последняя с Майей обвели ее вокруг пальца: Майя позвонившей в условленный час Корец сказала, где ее ждет Карпова, во что она одета и велела поторопиться. Естественно, в обозначенном месте Карповой не оказалась, а на последующие телефонные звонки никто не отвечал. Но журналистка оказалась настырной и пришла на Садовую, 28, чтобы выяснить, почему Никины родные после ее гибели сменили квартиру, хотя в интервью местной газете обещали сохранить комнату Ники в первоначальном виде. «Это было похоже на бегство, – рассказала пожилая соседка Татьяна Антоновна. – Я как прочитала бабушкину пьесу, так чуть в обморок не упала – зачем так искажать действительность? Нику очень любили в доме, она была светлым, ласковым, добрым ребенком. Мы гордились ею. И жалели… Родные ей достались… своеобразные. У ребенка астма, бессонница, а мать с бабушкой сигареты смолят без передышки, дома кавардак, бутылки».
Что касается постановки пьесы, то единственную попытку в этом направлении предприняла в Ялте Тамара Векшина. «Мне не все Никины стихи нравились, – говорит Тамара Егоровна, – какие-то я принимала, какие-то нет. При постановке пьесы я как режиссер кое-что изменила – в соответствии с тем, как видела ее. На репетицию должна была прийти бабушка Ники. Я собрала людей, и мы на сцене ждали ее. Она пришла, посмотрела и сказала: “Это не так и то не так, а это вообще не так”, на что я заметила: “Тогда режиссируйте сама. Чего же я буду делать так, как вы хотите, если вижу по-другому?!”» Векшина также рассказала мне, что актриса, которая в этой пьесе должна была играть Нику, попала в Москве под поезд (мистика и только!), после чего Тамара Егоровна окончательно отказалась от постановки «Ники».
Хотите верьте, хотите нет, но за пьесу «Ника» Карпову приняли в Союз писателей России. Здесь подсуетился Александр Павлов, сделавший много для увековечивания памяти Ники
[334]. Он добился приема Людмилы Владимировны в СП России за – будем честными – посредственную пьесу, вместо того чтобы то же самое сделать для Ники за посмертный том ее произведений. Пожалуйста, ознакомьтесь с рекомендацией, которую Павлов выхлопотал у И.П. Мотяшова
[335]:
В приёмную комиссию Союза писателей России
РЕКОМЕНДАЦИЯ
Трагическая судьба феноменально одарённой девочки-поэта Ники Турбиной общеизвестна. Десятки прижизненных и посмертных статей, телевизионных передач, издания собственных Никиных стихов… Факты всюду одни, но интерпретации разные. Версии необычайного взлёта, оборванного трагедией, порой взаимоисключающи.
Три года назад вышла пьеса Людмилы Карповой “Ника”. Автор – родная бабушка юной поэтессы. С одной стороны, наиболее душевно близкий ей человек. С другой – возможна ли при такой, в сущности, биологической слиянности, трезвая объективность? Оказалось, возможна. В пьесе есть персонаж: “БАБУШКА, Буль, бабушка Ники”. И есть драматург – Карпова Людмила Владимировна. Одно и то же лицо, но выступающее в двух непересекающихся ипостасях. Всё своё личное, душевное, биографическое Людмила Карпова оставила своему двойнику-персонажу. На себя же приняла мучительный труд аналитика и художника.
Пьеса захватывает драматизмом, глубиной психологического проникновения в характеры, лаконизмом и точностью языка. Перед нами произведение, сделанное на высоком уровне профессионального писательского мастерства. Более того, автору пьесы удалось, что не удавалось до сих пор публицистам, писавшим о Нике. А именно – нащупать просвет в завесе, которая по сию пору скрывает “тайну Ники”, зашифрованную в её стихах и в событиях её недолгой жизни. В этой маленькой пьесе – материал для серьёзного литературно-критического исследования. Именно этот факт даёт основание рекомендовать Л.В. Карпову в члены нашего Союза писателей.
Игорь МОТЯШОВ, член СП России с 1965 г.
Красновидово, 4. 12. 06 г.
Если не знать, что это рекомендация в СП, то, судя по последнему ее абзацу, речь идет о шедевре современной драматургии, выдвинутом на высокую литературную премию. Обратите внимание на предпоследнее предложение, в котором отмечается, что эта маленькая пьеса – «материал для серьезного литературно-критического исследования». Только вот почему-то по сей день ни один критик, включая Мотяшова, этим материалом не воспользовался. Далее привожу выставленный на том же сайте
[336] в Интернете комментарий самого Павлова:
Читавшим пьесу с непредвзятым чувством, открытым сердцем трудно не согласиться со всеми верными определениями одного из ведущих советских, российских критиков, известного московского литературоведа, кандидата философских наук Игоря Павловича Мотяшова. Вторая рекомендация была моей; третью написал ялтинский прозаик-краевед В. Авинда (Гончаров) – автор примечательного, пронзительного очерка памяти Ники Турбиной…
Весной 2007-го я привез в Крым и вручил Людмиле Владимировне новенький членский билет нашего творческого союза. Её приняли единогласно, на заседании секретариата СП РФ, минуя “отборочную” рутину приёмной коллегии. Глава Союза писателей России академик Валерий Николаевич Ганичев горячо поддержал это справедливое решение.
