А в мире этом развеяны наконец-то жившие десятилетиями мифы о том, что Майя училась в Суриковском училище, что Андрей Вознесенский – отец Ники, что к ней по ночам приходил звук и диктовал стихи, что девочка не спала до 12 лет, а в 16 вышла замуж за швейцарского психиатра, что Евтушенко без причины расстался с Никой, что она не раз пыталась свести счеты с жизнью и другие.
Снова и снова мысленно возвращаюсь к Майе и Карповой и вот о чем думаю. Хотя в начале главы автор посетовал, что в числе других они не реализовали свой талант, но то, что теперь стало известно, позволяет утверждать, что Майя реализовала себя через дочь в поэзии, а Карпова – через внучку в прозе, первая – при жизни Ники, вторая – после ее смерти. Не важно, сколько стихов и записок кто из них написал и каких именно. Важно, что обе они были талантливы. Я всегда радовался встречам с Майечкой и Людмилой Владимировной, а теперь, когда тайное стало явным, я горжусь, что знал их близко, видел, слышал, прижимал к груди. Все их минусы можно было бы простить, если бы они не загнали Нику на ипподроме жизни. Но случилось то, что случилось. Их нет с нами, Господь уже распорядился их душами. В который раз я вспоминаю слова Леры Загудаевой: «Майя была безумно талантлива, она человек от Бога». Я долго не мог понять, в чем состоит талант Майи, ибо проявлений его не видел, если не считать удивительного поэтического слуха. Но и ему я не дивился: Майя, как и Ника, выросла в доме, где все слова, точно атомы в молекулы, соединялись в стихи.
Человеком от Бога была и Карпова. По сей день не пойму, как можно было на протяжении многих лет во время телефонных разговоров и особенно при встречах ни словом, ни жестом – ничем не выдать себя, свою истинную причастность к творчеству Ники. Они унесли эту тайну с собой, но мне удалось разгадать ее. Да простят меня все читатели, в сознании которых я сильно пошатнул пьедестал под Никой Турбиной. Но она все же осталась на нем, просто пришлось потесниться для своих близких – мамы и бабушки.
Послесловие
Я никогда не собирался писать книгу о Нике Турбиной, хотя с темой этой был неразлучен после гибели Ники, когда познакомился с ее родными – мамой, бабушкой, которых близко знал соответственно семь и двенадцать лет. С 2002-го по 2014 год включительно у меня состоялись с ними десятки встреч и сотни телефонных разговоров. Все, о чем мы говорили, я, полагая это важным для истории, записывал по свежим следам. Эти записи могли бы составить не один том, но учитывая граничащие с ложью фантазии моих собеседниц, пользовался ими выборочно и принимал во внимание лишь те, которые удалось подтвердить.
Естественно, все эти годы тема Ники пребывала во мне, как вода в колодце, и притягивала, как жаждущего из него напиться. Подобно всем, находился под магией трагически-взрослых стихов Ники, читал их и перечитывал, а потом увековечил память о ней в трех книгах – пьесе Людмилы Карповой «Ника» и посмертных томах Ники Турбиной «Чтобы не забыть» и «Стала рисовать свою судьбу…». Если бы сейчас меня спросили, выпустил бы я их, зная то, чтó описал в этой книге, то ответить было бы сложно. Пьесу не издавал бы точно, а стихи Ники, наверное, издал, но выборочно и только из прижизненных сборников, а из прижизненных – только те, которые принадлежат ей. Остальные стихи, в том числе неопубликованные, и дневниковые записки оставил бы другим издателям. Поймите: в определенной мере я чувствую себя обманутым Майей и Карповой, рассказывавшими мне то, чего не было, и подсунувшими мне то, что Ника не писала. А я, слепо поверив им, обманул читателей. Но это не касается данной книги.
И все-таки: почему я, поэт, издавший свыше 20 сборников стихов, будучи в солидном возрасте, решился на первую в своей жизни прозаическую книгу, по сути, документальную, да еще о невероятно изломанной и запутанной судьбе человека, в которой была масса пробелов (отцовство, швейцарская эпопея, отношения с Е. Евтушенко, авторство и многое другое)? Да потому, что столько лет зная «старших девочек», чувствуя их неискренность и видя их образ жизни, я заподозрил, а потом убедился, что именно от них «росли ноги» всех Никиных бед, нараставших по мере ее взросления в геометрической прогрессии. Иными словами: все, что выстрадала Ника в Москве, явилось следствием ялтинского периода ее жизни. Несмотря на то что именно в нем, длившемся 13 лет, она (не без весомой помощи) успела добиться небывалых для своего возраста высот; одновременно с этим закладывались предпосылки будущих ее несчастий и гибели.
Это является ответом на вопрос, который несложно предвидеть: «Для чего нужны были первые две части книги, если третьей частью, которую, можно озаглавить “Антитурбина”, автор вроде бы перечеркивает предыдущее повествование?» Нет, нет и еще раз нет. Вспомните слова Андрея Вознесенского из его поэмы «Антимиры»: «Без глупых не было бы умных, / Оазисов – без Каракумов».
Точно так же не было бы третьей части без первых двух: они необходимы, чтобы показать жизнь семьи, в которой родилась и выросла Ника Турбина, взаимоотношения в этой семье, рассказать о судьбах ее родных, и на фоне всего этого впервые представить в хронологической последовательности всю – от первого до последнего дня – жизнь человека, искалеченного физически и морально, – такого, каким вылепили его по своему образу и подобию самые близкие люди, и как затем проявились результаты их «лепки» в виде массы неисправимых пороков и диагнозов. А теперь представьте, что человека, в котором все это замешено (о чем и повествуют первые две части книги), духовно насиловали все те же неудержимые «скульпторы» (третья часть). Они, эти части, настолько взаимосвязаны, что немыслимы друг без друга.
Очень непросто было распутать (цитирую Нику) «клубок цветных запутанных ребенком ниток». Понадобились годы работы в разных ипостасях: следователя и сыщика, журналиста и поэта, прозаика и редактора. Вначале я ошибочно во всем винил Майю Никаноркину, а позже понял, что сценарий Никиной судьбы, так же как пьесу «Ника», написала Людмила Карпова. По сути, она вынесла приговор Нике, а Майя приводила его в исполнение, зачастую отступая от сценария в мелочах, но не в главном.
Приступая к работе над книгой, я поклялся писать правду, ничего, кроме правды. Хотя при встрече 8 мая 2013 года Карпова дословно сказала мне: «Я тебе разрешаю писать все, что ты хочешь, даю тебе право писателя и готова подписаться под всем, что ты напишешь. Я напишу: “Это все правда”».
Спустя год она решила, что в начале книги на отдельной странице должна быть надпись: «Эта книга написана Богом и Ратнером» и под ней – ее подпись. Но еще через полгода, когда я попросил ее сделать эту надпись, Людмила Владимировна, поняв из отрывков моей книги, что в ней она будет разоблачена, устроила мини-спектакль в своем духе: расписалась на двух чистых листах бумаги, а на мой вопрос: «Где же надпись?» – сказала: «Ты ее сверху напечатаешь». И здесь обманула! Но сохранилась приведенная на иллюстрации дарственная надпись Карповой на пьесе «Ника», которую она мне как издателю сделала первому, что реабилитирует ее в моих глазах, а меня – в глазах читателей.
По сути, все соприкоснувшиеся с Никой знали ее на каком-то – кто большем, кто меньшем – отрезке времени. Даже родные не знали всю Никину жизнь. Очень надеюсь, что в этой книге мне удалось сшить из лоскутов событий цельное, без прорех, одеяло Никиной судьбы.
