Я спросил у Карповой: «До Ники доходили слухи, что она дочь Вознесенского?» – «Конечно. Ника же, как улитка, прилипала ко всем нашим разговорам». По этому поводу вспоминается еще одно посвященное Вознесенскому стихотворение Ники «Я позвонила Вам в ночь…», которое при ее жизни не было опубликовано:
Я позвонила Вам в ночь.
Зачем мой палец
Крутит диск телефонный?
Зачем я боюсь тишины?
Как это просто —
Сказать Вам слово.
Молчите Вы…
Интересно, что в этом стихотворении Ника вначале обращается к нему на «Вы», потом неожиданно переходит на «ты» и в конце – снова на «Вы». Это стихотворение в семье Ники никогда не обсуждалось. Об этом и другом – в части III книги.
Карпова рассказывала, что, когда Ника с Майей жила на даче Пастернака, Вознесенский ходил за забором и все время смотрел на Нику. Потом неожиданно прислал Майе телеграмму такого содержания: «Безголовую белую Нику для меня сохрани». Карпова прокомментировала это так: «Она действительно была безголовая», а на мой вопрос: «Почему белую?» – ответить не смогла. В другой раз, когда я спросил, что означают эти слова поэта, Карпова ответила: «Не знаю. Эту тайну Майя унесла с собой». К счастью, она унесла не все тайны. Открою читателям одну из них. Карпова обманула меня, изменив слова Вознесенского из его стихотворения «Посвящение»
[82], написанного в 1979 году (на даче Пастернака Майя и Ника жили в 1984 году) и адресованного Музе поэта, которой Майя никогда не была:
В мою Белую книгу внесены вымирающие породы,
безрассудства черты,
что уходят навек, но сначала на годы,
что таить, это – Ты.
Как Тебя сохранить от моей же надруги?
Ты не белка, не стриж – но сливаются с ночью
Твои загорелые шея и руки,
когда Ты в безрукавке своей белой стоишь.
Не стреляйте взмахнувшую Белую книгу!
Мои темные книги сама Ты сожжешь.
Безрассудную мою безголовую белую Нику
не давайте под нож!
Здесь под безголовой белой Никой подразумевается крылатая богиня победы Ника Самофракийская, безголовая мраморная (потому и белая) скульптура которой находится в Лувре. Что и говорить, знала Майя творчество Вознесенского!
Оставим в покое Андрея Андреевича, тем более что, как я понимаю, многие сыновья и дочери могли претендовать на родственную связь с ним, известным человеком, которого можно было шантажировать разглашением тайны несуществующего отцовства. Поэтому перейдем к вещам более реальным, а именно к рассказу Карповой о другом человеке, который мог быть настоящим отцом Ники.
«Торбин. Георгий Торбин. Он был намного старше Майи. О нем мне не просто рассказать. Я работала в библиотеке дома Спендиарова
[83], в котором размещался Дом культуры медработников, где Торбин был режиссером оперной студии, ставил “Евгения Онегина” и “Пиковую даму”. Он закончил музыкальное училище и собирался поступать в Ленинградскую консерваторию. Торбин прекрасно пел, голос у него был, как у Юрия Гуляева
[84]. Высокий красивый мальчик, он и внешне чем-то был похож на известного певца. Фигура и походка у него были, как у балеруна. За внешностью не следил и был беден.
Несмотря на то, что я была намного старше Торбина, он влюбился в меня. Но между нами ничего не было. Я Майке рассказала о Торбине, и она сама с ним познакомилась. Как? Не знаю. Возможно, ей помогло ее нахальство. Могла, к примеру, сказать ему, что здесь работает ее мама. В первые дни знакомства она могла околдовать любого мужчину, до тех пор пока он не увидит ее больной в постели. Буквально через два дня Майка приходит и говорит мне: “Я выхожу замуж за Торбина, у меня беременность полтора месяца. Ребенок должен иметь отца, ради этого я пойду за него”. А у Торбина были гражданская жена и сын, которые до встречи его с Майей переехали из Ялты в Самару. Причем жена была старше Торбина.
Майка с Торбиным едут в Ленинград и там регистрируют брак. Уже через месяц Майка заявляет: “Как мужчина он меня не устраивает. Я на него смотреть не могу, я его ненавижу”. Они во многом разнились: он был музыкантом, а Майка от звуков скрипки заболевала и закрывала уши, она любила поэзию. В Ленинграде Торбин поступает в консерваторию. Они остаются там жить, но были вместе максимум полгода. В Ялте он с Майкой вместе не жил – она назавтра же после приезда легла в алупкинскую больницу на сохранение, чтобы его не видеть. “Пусть он лучше приезжает ко мне на полчаса в день”, – сказала она.
Когда Майя родила, он об этом узнал и сразу приехал, качал Никушу на руках, пел ей песни. Она молчала, слушала, а я смотрела на них и думала: “Боже, как же они похожи друг на друга!” Потом Торбин приезжал периодически. Майе по-прежнему все в нем было неприятно, даже то, чтó он говорил. В браке они прожили не более года и развелись в Ленинграде без присутствия Майи – тогда так можно было».
На время прерву рассказ Карповой и приведу свой диалог с ней.
Автор: Что стояло в свидетельстве о рождении Ники в графе «отец»?
Карпова: Торбин Георгий, отчество, кажется, Алексеевич. Ника была Торбина, Майя поменяла одну букву, так как ненавидела Торбина, который был прекрасным мальчиком, но не для нее созданным.
Автор: Как сложилась его дальнейшая судьба?
Карпова: После окончания консерватории он вернулся в Самару к семье. Знаю только, что он начал пить, потерял ногу и умер.
Автор: А Торбин знал, что Ника стала известной, читал ее стихи?
Карпова: Конечно, он читал Никушу и о Никуше. Его сын прислал нам письмо о том, что я, может быть, брат Ники Турбиной, так как отец говорил о ней: «Она – моя дочь». Наверное, мальчик хотел, чтобы мы его пригласили к себе в Ялту, но мы на письмо не ответили.
Автор: Ваше резюме о Торбине?
Карпова: Торбин был добрым, чутким, ироничным, нетщеславным, талантливым. Волосы у него были, как у Ники. Я считаю, что лучше бы Ника была от Торбина, чем от Андрея. Торбин даже Никаноркину понравился. Но он был неудачником по жизни. И Никуша была в этом на него похожа.
Естественно, все, что Майя говорила о Торбине и своим поведением давала понять об отношении к нему, не могло не сказаться на восприятии образа отца, которого Ника никогда не видела. Подтверждением этому служит ее стихотворение «Отцу», написанное, когда ей было ровно семь лет:
Ты придешь ко мне чужой,
Нет ключа от нашей двери.
В голос твой я не поверю.
Ты не мой!
Непохожи мы с тобой,
Зеркало не врет.
И не надо слов ненужных,
Сердце обожжет…
Вместе с тем, по словам Карповой, Ника очень интересовалась отцом. Года в четыре она пришла из магазина и, очевидно, после расспросов соседей, предложила бабушке и маме: «Давайте скажем, что моего папу посадили в тюрьму, и тогда меня о нем не будут спрашивать».
