Американская пресса не столь восторженно и оживленно, как в свое время итальянская, комментировала пребывание Ники Турбиной в США. Приведу отрывок из статьи: «12-летний советский поэт проводит презентацию» в газете “Newtonite”.
Во время страстных декламаций 12-летняя советская поэтесса поделилась со здешними студентами рассказами о своей работе. Ника Турбина прочитала некоторые свои стихотворения во вторник, 10 ноября, в “Международном кафе”. Турбина была в Соединенных Штатах… по приглашению преподавателя русского языка частной дневной школы Армена Дедекьяна и русского преподавателя Северного Кембриджа Люсьен Уэйсброд. Она выступала в Школе BB&N, а также в Северном Кембридже. Уэйсброд читала английские переводы стихотворений Турбиной, а сама она продолжила оригиналами на русском. Большинство ее стихотворений – о том, как она видит себя в мире.
Одно стихотворение она посвятила советскому поэту Евгению Евтушенко, который выступил ее продюсером и написал предисловие к ее книге “Черновик”:
Вы – поводырь,
А я – слепой старик.
Вы – проводник.
Я – еду без билета.
И мой вопрос
Остался без ответа,
И втоптан в землю
Прах друзей моих.
Вы – глас людской.
Я – позабытый стих.
You are a guide,
and I am a blind old man.
You are a conductor
and I’m travelling
without a ticket.
And my questions
is unanswered.
And the remains of my friends
are ground into dirt.
You are the people’s voice.
I am a forgotten verse.
После чтения Турбина ответила на вопросы о своей родине, поэзии и о ней самой. “Я люблю Россию, – сказала она. – Я влюбилась в Америку, но Россия – мой дом, моя семья”. Турбина сказала, что слава ничего не значит для нее, она пишет только для того, чтобы выразить себя. “Поэзия – моя жизнь, – сказала она. – Это то, как я чувствую. Я считаю славу чем-то ненормальным [в английском тексте “патологией”, pathology]. Сейчас вдохновение есть – и я пишу. Позже его может не быть – и я могу не писать. Я пишу стихи, но я даже не считаю себя поэтом. Мне еще далеко до этого
[138].
В другом интервью Ника рассказала, что ее учителя и одноклассники не впечатлены ее звездным литературным положением, а сама она не является примерной ученицей и пропустила один класс.
Как ни странно, ее любимый предмет не литература, а математика, которая, с ее точки зрения, имеет отношение к поэзии и приносит пользу мышлению. “Как сказал Ломоносов, – указывает она, – математика приводит ум в порядок”
[139]. Ника не уверена в своем будущем как поэта. Когда ее спросили, что ждет ее через несколько лет, она сказала: “Я не знаю, останется ли моя душа живой или нить оборвется”… Когда ей заметили, что американцы говорят о своих душах намного меньше, чем европейцы, ее ответ был: “Плохо”
[140].
Ника явно была готова к ответу на вопрос о любимом предмете, назвав математику, чтобы удивить журналистов. На самом деле этот предмет был для нее тяжким крестом, который вместо нее несла Лушникова.
В те же дни появилась небольшая, на 17 строк, заметка в немецкой прессе
[141], не представляющая особого интереса и информирующая читателей о Нике, как, по словам Евтушенко, «уникальном феномене». Однако она придерживается другого мнения: «Во мне нет ничего необычного». И, сказав это, отправилась гулять по парку развлечений Уолта Диснея и по американским торговым центрам, в результате чего стала обладательницей двух кукол – Барби и Кена.
«Ступив на московскую землю, – вспоминала Карпова, – я мысленно подвела итог нашего вояжа: Америка нам не дала ни денег, ни славы, ни новых стихов – ничего. Евтушенко сдержал свое обещание и за деньги, заработанные Никой в Италии, купил мне в США, где был до нас, кольцо с бриллиантом и привез его в Москве к Лере Загудаевой, у которой мы остановились. Я это кольцо видела мельком и положила в карман Леркиной куртки, которая была на мне. В куртке, очевидно, была дырка, и кольцо выпало (это предположение). На самом деле я его потеряла. Для меня кóльца в жизни ничего не значили. Золото я не любила. Разговора о поездке тогда не было, Женя пробыл пять-десять минут и ушел. Мы были сердечно расположены друг к другу».
Когда я рассказал об этом Загудаевой, она удивилась: «Первый раз слышу! Какое кольцо? Это фантазия Люды. Евтушенко действительно ко мне приезжал, чтобы забрать привезенный ими видеомагнитофон, который они купили на себя. В то время видеомагнитофоны только появились». Удивляет, что при столь богатой фантазии Людмила Владимировна не придумала ничего лучше, чем куртка с дырявым карманом, к тому же забыв о свидетеле в лице Леры Загудаевой, которая могла ее фантазию развеять. Но развеяла не Лера Борисовна, а сам Евтушенко, который в интервью газете «Московский комсомолец» сказал, что в Италии Ника заработала несколько тысяч долларов, которые получили ее родные.
Из-за поездки в Америку и предстоящего переезда в Москву Ника пропустила один учебный год. «После возвращения из США, – рассказала Карпова, – мы поехали в Ялту, куда Женя написал ей короткое письмо, в котором жаловался, что все его бросили, он одинок, несчастен, в отчаянии, и сообщил, что едет в Сибирь, где будет выступать. Там он встречает свою будущую жену Машу, светлую и прекрасную девочку, студентку третьего курса мединститута, влюбляется в нее и на второй или третий день делает ей предложение.
Женя привозит Машу в Москву, они женятся и играют в Переделкине свадьбу, на которую были приглашены Майя и Ника. Они гуляли на ней и привезли в подарок крымское вино, которое я отослала в Москву. На этом наступил конец общения Жени с Никой. С Майей он общался и после свадьбы, когда они с Олегом хотели занять у него деньги для обмена квартиры, но он отказал, сказав, что не хочет с ними ссориться. А с Никой Женя больше никогда не виделся».
Ника ни за что не хотела выступать в театре им. Чехова, потому что, прилетев из Америки домой, она вместо лиц видела спины тех, кто еще недавно поднимали ее на щит. О ней молчали, нигде не писали, даже плохого. Вроде была Никуша – и нет ее. Своего рода похороны при жизни. Мама и бабушка Ники были в ужасе от ее отказа идти на этот вечер. «О том, что она должна выступать в театре, – вспоминает Карпова, – Никуша узнала от Юлиана Семенова и Альберта Лиханова. Стоило колоссального труда ее отвести в театр. Она заявила: “Я не пойду”. – “Ну почему, Никуша?” – “Не пойду и все”. Тогда мы с Майкой чуть ли не встали перед ней на колени: “Никуша, ведь ты же была в Америке, на тебя потратили деньги, это же государство на тебя их потратило”. Для нее слово “государство” очень много значило, потому что она была патриотом своей земли. “Как ты можешь не пойти? – говорили мы. – Нас посадят, убьют, это надо Родине”. Такие слова вылетали из моего клюва. Они оказались решающими.
