В ряде статей писали, что Ника пропускала занятия или появлялась на них с опозданием, так как работала дворником – подметала по утрам Тверскую в районе улицы Неждановой. За это ей разрешили жить в дворницкой. В одном из последних интервью Ника вспоминала о тех годах: «Когда я училась на первом курсе ВГИКа, устроилась дворником, приходила усталая после работы на занятия, а мне говорили: “Ты пила всю ночь».
Не знаю уж кому верить – журналистам или Нике. Но есть непосредственный участник этих событий, впоследствии ее близкий друг, – Дмитрий Васильченко, который рассказал следующее: «Когда я был на пятом курсе
[171], мне досталась квартира дворника вместе с рабочим местом от мужа сестры в наследство. Там был телефон. Реально это была крутая дворницкая квартирка. Я подметал Тверскую улицу в районе Главпочтамта. Квартира быстро стала суперпопулярной – мы в ней жили вдвоем с другом. Вот там у нас Ника “зависала”. Просто жила себе – приезжала, уезжала, оставалась, многие так делали. Относительно карьеры дворника – она им точно не работала. Ника была крайне несобранной для такого регулярного занятия, как работа. Не спать до утра, потом дрыхнуть весь день – это было очень в ее стиле.
Во ВГИК она опаздывала потому, что никто не научил ее поддерживать ритм жизни. Дворник не может проспать институт, он встает в пять или в шесть часов утра, убирает участок и едет ко второй паре. В этот период у нее была влюбленность в одноклассника моего однокурсника (смешно звучит). Объект влюбленности звали Сергей. История была, как всегда, яркая, с истериками, впрочем, в этом вопросе она всегда вела себя на всю катушку. Она вообще была крайне эмоциональна и влюбчива. Амплитуда эмоций была очень сильная. А еще она никогда не держала в себе это, и всё ближайшее окружение было, как правило, вовлечено в эти переживания».
Рассказывает Альберт Бурыкин: «Начало 1990 года. Захожу в Никин подъезд и вижу мужчину лет сорока, который идет в ее квартиру. Спрашиваю: “Вы к Нике?” – “Да”. Заходим. Он вынимает бутылку и ставит ее на стол. Ника в нормальном состоянии, веселая. По ощущениям, она выглядела существенно, лет на пять, старше своих лет. Здесь же ее подружка, совсем девчонка, хотя сверстница. Я указываю на бутылку и говорю: “Что это такое?” Мужчина отвечает: “А какое твое дело?” Беру бутылку и выбрасываю в окно. Надеюсь, внизу никого не убил. Мужчина от злобы стал белым. “Вон отсюда!” – сказал я, и он ушел. Вот такие люди приходили к Нике. Было ощущение, что они готовили ее к невзгодам, топили ее».
Поступление во ВГИК всегда считалось удачей, но Ника не знала, что с ней, удачей этой, делать. Правда, она была не студенткой, а вольнослушательницей, так как при поступлении не написала сочинение. Ну, а чтобы читатели представили жизнь Ники в тот период, процитирую Алексея Косульникова: «ВГИК – известное дело: мальчики-девочки на папиных тачках, малость полоумные самородки из провинции, мятая общага, смешная учеба (“Представьте, что на столе лежит лимон… а теперь ешьте его, ешьте, вы что, лимонов никогда не ели?!”), приторно-вонючая богема. Но – песни до утра, а утром – бодрая пробежка к первому открывающемуся ларьку за рассветными сигаретами “Астра”. И все это – счастье. От которого уже через полгода начинает тошнить».
Вот как сама Ника вспоминала о том времени: «Я люблю большие шумные компании. Люблю быть в центре внимания, когда я в настроении, меня окружают симпатичные люди, и я хочу кому-то из них понравиться. Хорошо танцую. Обожаю дискотеки в ночных клубах! Могу сыграть на гитаре (Ника закончила музыкальную школу по классу гитары. – А.Р.). Просто мечта, а не девушка!»
По поводу выбора Никой кинематографического пути Альберт Лиханов высказал такое мнение: «Ника пошла во ВГИК на режиссуру. Честно говоря, я был удивлен, потому что режиссер, особенно в кино, – это менеджер, организатор, то есть это должен быть, прежде всего, мужчина. Мне казалось, что Ника и тут не в ту сторону шла. Но как можно было на нее повлиять? Я не пророк и не могу сказать ей: “Ника, иди не туда”. Мы все становимся только констататорами происходящих событий. Мы идем за событиями, мы ведь их не предсказываем…»
Рассказывает Алена Галич: «Во ВГИК Ника не поступила, потому что Майя не удосужилась пойти к ректору и сказать, что девочка не может нормально писать, что у нее скоропись, что она лауреат и т. п. Поэтому ее зачислили вольнослушательницей. Ника стеснялась того, что была плохо одета. А учились с ней дети престижных родителей – Филипп Янковский, Оксана Арбузова, Ксения Качалова и другие. “Я была никому не нужна, – говорила Ника, – никто меня не знал, никто со мной не общался. Я была там изгоем. Решила: все к черту и после первой сессии подала заявление об уходе”. – “Только поэтому?” – спросила я. “Да, я ничего не делала и не хотела делать. Я их стеснялась, была зажата, и мне каждый раз было очень стыдно”».
Насколько мне известно, Ника – человек не робкого десятка. И какие бы знаменитые фамилии ни были у ее соучеников, она, мечтавшая стать актрисой, наоборот, должна была учиться и работать над собой так, чтобы доказать им свое право выходить на сцену и входить в кадр, как минимум, наравне с ними. Но учиться и работать над собой ее не приучили с детства, решили, что это ни к чему при таких поэтических успехах. Но успехи закончились, а навыков учебы как не было, так и нет.
Подумать только: чтобы получить среднее образование, Ника прошла через четыре школы (две в Ялте и две в Москве), не привыкнув ни к одной из них и толком ничему не научившись. По той же причине она бросила ВГИК, а позже и Московский институт (Университет) культуры, так и оставшись без высшего образования.
В ответ на запрос, была ли Ника студенткой, отдел делопроизводства ВГИКа ответил следующее:
По поводу информации относительно поэтессы Торбиной Н.Г. сообщаем, что никаких материалов о том, что она когда-либо обучалась во ВГИКе, не найдено.
Это письмо не более чем отписка, так как, по свидетельству Бурыкина, весной 1991 года он вместе с Майей ездил во ВГИК и рассматривал имеющиеся там документы Ники. По другим сведениям, она за два месяца до окончания первого курса забрала документы из института. Ее якобы не устраивал уровень преподавания в нем, она считала, что учат там непрофессионально. В беседе с Косульниковым на вопрос: «Зачем ты это сделала?» – Ника ответила: «В какой-то момент я вдруг физически почувствовала, как все катится под откос, как жизнь между пальцами протекает. За душой у меня тогда было не по годам много всего – я с самого детства чувствовала этот непонятный груз, он жил во мне, он давал силы, хотя давил, и мучил временами. И вот я поняла, что все это может скучно сдуться, как старый воздушный шарик».
Однако подобное разъяснение причин ухода из ВГИКа принять нельзя, ведь Ника мечтала об артистической карьере. Истинную причину читатели узнают уже в следующей главе.
После поездки в Америку в творческой жизни Ники не произошло никаких значимых событий, если не считать выхода второй ее книги стихов «Ступеньки вверх, ступеньки вниз…»
[172], изданной за счет Советского детского фонда издательством «Дом» в 1991 году. Вот что написал председатель этого фонда Альберт Лиханов в предисловии к этой книге (привожу в сокращенном виде):
