Но больше удивляет сама гимназия, ее широкие коридоры с высокими сводами, уютный двор с огромной, до небес, сосной, несколько стволов которой расходятся от земли, мемориальная доска, извещающая: «В этой школе (бывш. женская гимназия) в 1898–1904 гг. А.П. Чехов был членом Попечительского совета». Вот только о пребывании здесь двух юных поэтов можно узнать по фотографиям Ники и Марины в школьном музее, директором которого в свое время работала Светлана Николаевна Барская, сестра Татьяны Барской, в прошлом учитель русского языка и литературы.
О встрече с Никушей-первоклассницей вспоминает Валентина Николаева, журналистка «Комсомольской правды», приезжавшая в Ялту по заданию редакции в феврале 1983 года: «Чтобы собрать о Нике материал, у меня были нормальные журналистские средства. Например, я сходила в школу. Там особых впечатлений не получила, учительница рассказала о Нике как об обычной успешной ученице. А из школы шли мы уже с Никушей, она в красной курточке. И подружка с нами шла. Они толкались, перепихивались портфелями, без причины хохотали. Хулиганили, как обычно дети. Ника, по-моему, меня полюбила: все время ловила мою руку и за руку шла. Сейчас думаю: может, истинного тепла и сердца ей все же не хватало тогда на этой земле (семью не имею в виду)?
Я попросила у Майи разрешения сходить вдвоем с Никой погулять после школы по городу. Никуша согласилась. Но погода выдалась неприятная, слякотная, пасмурная, с жутким ветром. Февраль. И я предложила ей зайти и посидеть в кафе. Сели за дальний столик, что-то заказали. Сидели раздетые, друг против друга, грелись. Помнится, Ника вдруг говорит: “А я умею танцевать глазами”. – “Как это? Покажи!” Ну она стала корчить мордочки. А потом взяла в руки шарфик и пошла танцевать между столиков, не обращая внимания, что на нее смотрят… Меня тогда потрясла ее отрешенность, способность совсем не замечать вокруг людей».
Одно время по русскому языку с Никой занималась Светлана Барская, у которой в 2003 году я взял интервью. Вот что она рассказала: «Так случилось, что я общалась с Никой в силу того, что ей не хватало грамотности. Она натолкнулась на то, что не могла передать свои мысли от недостатка элементарных знаний грамматики. И ее родные попросили меня с ней позаниматься. Она ко мне пришла. Девочка обаятельная, улыбка, родинка, такое очень милое существо. Мы написали первые строчки, и я увидела, что у нее действительно трагедия в смысле написания. Она была тогда где-то в третьем-четвертом классе. Было немного странно – в этом возрасте дети уже нормально пишут слова. А у Ники то выпадает буква, то она перевернута, то девочка спешит, то, наоборот, отстает, когда ей диктуешь.
Я составила Нике такую программку, чтобы она от начала до конца начала изучать правила, и натолкнулась на такую вещь – ей нужен был какой-то эмоциональный заряд. Я заметила, что эта эмоциональная сторона у нее на первом месте. Она только то воспринимает, что почувствовала.
Есть такая дурацкая фраза: “Степка фэш хочет щес”, в которую входят все согласные буквы, необходимые для прохождения приставок. Я ей сказала эту фразу и попросила: “А теперь запиши ее и посчитай, сколько там согласных глухих, перед которыми пишется “с”. Она посчитала. Потом, когда мы писали маленькие диктовочки, она сразу говорила: “А мне помог Степка”, то есть она нашла эту букву. Периодически Ника вставала и смотрела в окно. Спрашиваю: “Что ж там такое?” А она и говорит: “Там приехал мальчик на велосипеде. Он меня привез. Он очень хороший и будет меня ждать”. Вы представляете, какой это был урок, когда человек ждал, что ее должны отвезти на велосипеде домой. И я тогда поняла, что это – детское, если хотите, увлечение. Но вот это внимание: он здесь или нет, ездит вокруг дома или не ездит. Я посмотрела в окно – он ездил вокруг дома. Не бросил. Он был здесь».
По словам Леры Борисовны Загудаевой, москвички, близкой подруги Майи, в школе Ника плохо училась и не хотела учиться. Это было насилие над ней.
Из рассказа Людмилы Карповой: «Когда Ника училась в первом классе, мы ходили с ней в Массандровский парк. Нас тянуло туда. Рано утром в субботу или в воскресенье мы собирались, брали еду, ракетки для бадминтона и нашего любимого пуделя Златочку. Ника играла, не проронив ни одного слова. Состояние у нас было какое-то неземное. Вокруг редкие породы деревьев – ведь парк был разбит еще при Николае Втором. И вдруг там она пишет стихотворение “Воспоминанье”, совершенно не отвечающее той ситуации, в которой мы находились в парке:
Я хочу с тобой одной
Посидеть у дома старого,
Дом стоит тот над рекой,
Что зовут воспоминаньем.
След ноги твоей босой
Пахнет солнцем
Лета прошлого,
Где бродили мы с тобой
По траве, еще не кошенной…
Мы просто за головы хватались, понимали, что перед нами явление, и не знали, как ей помочь. Да и другие не справились бы с такой задачей. На всем протяжении нашей жизни это было для меня удивлением. Ника не говорила, а думала, у нее родились эти удивившие меня стихи. Я словно поняла, как она их создает: делает одно, а думает о другом».
Восьмилетняя Ника говорила: «Стихи ко мне пришли как что-то невероятное, что приходит к человеку, а потом уходит… Но пока что не уходит. Когда пишу, у меня такое чувство, что человек может все, если только захотеть… Человек должен понимать, что жизнь его недолга. А если он будет ценить свою жизнь, то и жизнь его будет долгой, а заслужит – и вечной, даже после смерти…»
Местный комитет гостиницы «Ялта» выделял деньги на развлечения и отдых сотрудников. Воспользовавшись этим, Карпова с Никой поехала в Старый Крым. Там однажды пошли в степь, где до умопомрачения пахло травами. Ника была погружена в себя, легла на спину и смотрела в небо. Земля была горячая. Кругом – тишина. Когда они вернулись в Ялту, Ника прочитала:
Я – полынь-трава,
Горечь на губах,
Горечь на словах,
Я – полынь-трава.
И над степью стон
Ветром оглушен.
Тонок стебелек —
Переломлен он.
Болью рождена,
Горькая слеза
В землю упадет…
Я – полынь-трава.
«Так она ощущала наше пребывание в Старом Крыму, – вспоминала Карпова, – где полыни тогда было очень много; она была высокая, мы ее даже домой привезли и разбросали по полу, чтобы не было блох от собаки и кошек.
Начальник милиции Ялты однажды нам сказал, что на Нику готовилось покушение. Майя ее начала провожать в школу и встречать после занятий. А когда Нике было девять лет, она часто, никому не говоря, одевалась и шла к морю. Мы с Майей шли за ней следом, но так, чтобы она нас не видела. А она сидела у моря, бросала в него камешки и что-то шептала. У нас не было сил постоянно за ней следить, поэтому Борис Васильевич выделил милиционера, который охранял Нику».
По словам Загудаевой, Майя с Никой много ездили и были легки на подъем. «Незадолго до того, как Ника должна была идти во второй класс, – рассказывала Карпова, – они с Майей поехали в Сочи к моему дяде Дмитрию Дмитриевичу Журавскому. Пробыли они там недолго, так как надо было возвращаться домой, чтобы готовиться к школе. Но билетов не было, а людей – масса. Наконец им удалось попасть на какой-то катер, забитый людьми. Там оказался один молодой человек с магнитофоном, редкостью по тем временам. И вдруг катер посреди моря глохнет. Вокруг – волны, становится страшно. На молодого человека все ополчились – в такой ситуации музыка явно была не к месту. Ника же смотрела на него, будто поддерживала взглядом. А глаз у нее был заколдованный. Майка видела, как они переглядывались. Катер долго стоял в критическом положении. Все уже думали, что погибнут, но их прибило волнами к Новороссийску, в конце концов всех пересадили в другой катер и привезли в Ялту».
