«Для нас это время было страшным вдвойне, – вспоминала Людмила Владимировна, – у меня осложнились отношения с Никаноркиным. Мы бедствовали, жили на мою зарплату. Майка болеет, Никуша носится со своим Костей. Я готова была на все, чтобы он на ней женился, и только думала: “Боже, ну почему я такая нищая? Я бы дала ему миллион, чтобы он на ней женился, а потом ещё миллион, чтобы через год развелся. Он стал бы богатым, а у Ники и у нас появился бы на год просвет”. Она же в этого Костю влюбилась безумно. А у него свои были планы. И потом Никуша была очень трудная, к ней надо было приспособиться или отдать ей свою жизнь. К тому же она жила в Москве, а сюда приезжала».
В развернутом интервью, которое Карпова дала Таисии Бахаревой через два с половиной месяца после смерти внучки, она сказала, что Ника очень любила Ялту еще и потому, что в Ялте она встретила Костю. «К нему у меня нет никаких претензий, – говорила Людмила Владимировна, – но Никуша была так в него влюблена, что погасить огонь ее чувства было просто невозможно! Роман длился пять лет! Это великая трагедия! Пять лет Никуша здесь пропадала. Бросала институт, пропускала экзамены. Костя ездил к ней в Москву. Было очень непросто. Но я всегда понимала, как важно для нее это чувство…».
Ника мечется между Ялтой и Москвой: в Ялте она встречается с Костей, в Москве – временно торгует книгами на Киевском вокзале. Эту работу нашли знакомые девочки и дали ей теплое пальто на ватине, чтобы она не замерзла. В один прекрасный день Ника оставляет у кого-то книги и без денег едет в Ялту, где ее невозможно оторвать от Кости. А чужое пальто Карпова отослала в Москву.
«Но Костя не собирался жениться на Нике, – рассказывала она, – и не скрывал, что у него в Японии есть невеста. Когда Ника узнала это, она сказала: “Нет, женится на мне!” Костя не мог от нее отцепиться. Как-то зимой на рассвете я возвращалась с работы. Вижу – на остановке стоит молодая женщина, пьяная, в порванном платье, одна грудь открыта, босая, в одном туфле, на снегу и ловит машину. Это была Ника. Хорошо, что она простудам не была подвержена. Я – к ней: “Никуша, что случилось?” – а она: “Где Костя? Где Костя?” Я ей говорю: “Идем домой, он там тебя ждет”. – “А я хотела к нему ехать”. Пришли домой, нас встретила Майя и сказала: “Никуша, пошли спать”. Мы ее уложили. Она сутки проспала и ничего не помнила. Слава Богу, никто ее не видел, так как было рано и не было милиции!»
Слово Постникову: «У Ники периодически наступало состояние, когда она требовала таблетки. Ее еще с детства посадили на седативные препараты, и для нее выпить коктейль из реланиума, элениума и тазепама, порядка 10 таблеток сразу, ничего не стоило. Кто-то бы от этого умер, а ей – ничего. Но потом она ходила заторможенная. Я старался этому препятствовать, а она постоянно, как заведенная, просила: “Дай таблетки, дай таблетки…” И выпивала очень сильно, остановиться не могла, запойная была. Кроме того, с самого начала нашего знакомства, все время у нее присутствовала тема суицида. Но, как я для себя выяснил, она к этому серьезно не относилась, всегда играла на публику. Тот человек, который действительно хочет уйти из жизни, никого об этом громко не оповещает. Ника также резала себе вены и рассказывала мне, что делала это еще до поездки в Италию. Один раз она пришла ко мне в бар, уже хорошо подвыпившая, разжала руку, и я увидел у нее на ладони свежий, примерно сантиметровый, глубокий порез. Я схватил ее в охапку и повез в больницу. Там ей наложили на рану швы. А потом отвез на реабилитацию к своим друзьям в Понизовку
[209] – у них там был палаточный городок».
Необходимое отступление. Упомянутые Постниковым наименования и количества употребляемых Никой седативных препаратов являются свидетельством ее психического нездоровья. Человек с нормальной психикой реагирует даже на малые дозы подобных лекарств, а от 10 таблеток того же элениума может не проснуться. Начало этому положили родные Ники, когда начали пичкать ее димедролом, благо он был в изобилии, а потом более сильными снотворными. Лишь бы Ника спала и давала спать другим. Примерно, как в том анекдоте: «Вовочка, перестань раскачиваться на папе. Папу повесили не для того, чтобы ты раскачивался, а чтобы в доме тихо было».
Что касается попыток суицида у Ники, то Постников был абсолютно прав, утверждая, что это не что иное, как эпатаж. В тот период, когда они встречались, Ника отличилась уже на Садовой. Рассказывает Лушникова: «Был такой случай. Ко мне пришла подруга и говорит: “Сейчас такое было!.. Я вышла погулять с собачкой, когда слышу крик. Поднимаю глаза, а на окне снаружи висит Ника и кричит: “Костя, Костя, Костя!” Рядом со мной стоит парень – мой сосед. Я ему говорю: “Беги к ним домой, у них дверь всегда открыта, и втащи ее в комнату”. Потом он мне рассказал, что, когда вбежал в квартиру, рядом с окном стояла Майя и говорила Нике: “Что же ты не отпускаешь руки? Если хочешь прыгать, так прыгай”. Но парень этот втащил Нику в комнату».
Не менее интересную историю о Никиных актерских способностях рассказал Постников: «Помню, что Ника как-то сымитировала, что у нее ноги отказали. Она была выпившая, хотела, чтобы я донес ее на руках с первого этажа на пятый, где она жила в Москве, и говорила: “Котя, я не могу идти. Это что, навсегда?” Упала, схватилась за перила и висит. А я ей сказал: “Ты руками, руками перебирай – они же у тебя работают”. Когда она убедилась, что я ее нести не буду, сразу выздоровела».
Очередь за Карповой: «Ника не могла вынести того, что Костя предпочел ее другой, и возненавидела его, а он уже не мог терпеть ее непредсказуемости. Его брат, врач ливадийской больницы, запрещал своей дочери дружить с Никой, считая, что та окажет на нее плохое влияние. Однажды Майке позвонили и сказали: “Заберите свою дочь!” Звонили из Ливадии, где у Костиной мамы была двухкомнатная квартира в “хрущевке”. Наш сосед на машине повез туда меня и Майю. Когда мы вошли, чуть не упали в обморок: Ника валялась пьяная на полу и говорила, что Костя бил ее ногами. Мы привезли ее домой, уложили, она безумно страдала, но с тех пор, когда мы с ней гуляли по набережной, говорила: к “Ореанде” не пойдем, – и обходила ее десятой дорогой».
Я постоянно наблюдал за лицом Постникова, когда рассказывал ему все это. В его глазах читалось удивление, а губы слегка растягивались в улыбке – нормальная реакция человека, услышавшего фантазии о себе. Отмечу лишь один факт: приезжая в Ялту, Ника периодически ночевала у Постникова, а днем уходила домой, где ей не очень-то хотелось находиться. В семье Константина все – и мама, и брат, кандидат медицинских наук, известный пульмонолог, лечивший Нику от астмы, – негативно воспринимали его отношения с Никой. Вместе с тем, когда она приходила к нему, то не прятались, мама Константина кормила ее, все было нормально. А домой Ника шла без охоты, главным образом из-за Майи, отношения с которой были далеки от прежних, в том числе и по вине Ники.
Вспоминает Постников: «Один раз Ника пришла ко мне домой пьяная, но ругались мы с ней из-за того, что она стала неуправляемой. В это время моя мама была дома, но в другой комнате. У меня был охотничий нож, острый, как бритва. Ника схватила его, приставила себе к горлу и начала орать: “Не подходи ко мне, не подходи, сейчас здесь столько крови будет, я себя зарежу!” Я настолько растерялся и возмутился одновременно, что, когда она на мгновение опустила нож, а я уже был до предела на взводе, улучил момент и ударил ее рукой по щеке. После этого перехватил ее руку и отобрал нож, затем за шиворот оттащил к двери и вытолкал из квартиры. Это было поздно вечером. Ника уходила с криком: “Пойду на море топиться”. Но так как зрителей вокруг не было, топиться было совсем неинтересно. А через некоторое время слышу под окнами опять вой и крики: “Костя, Костя!..” На улице глубокая ночь, она разбудила весь дом. Вот тогда я, по-моему, позвонил Людмиле Владимировне и отвез на своей машине Нику домой».
