В одну из встреч, когда речь зашла о Постникове, Карпова сказала: «Я думаю, что Нику он никогда не любил. Трудно представить, какие обиды она переносила. С Костей Ника была униженной в силу того, что не могла отказаться от водки, была невыносимой. Все нам рассказывала, а мы не верили. Ника была его рабыней. Несмотря на это, у меня нет к нему никаких претензий. Плохо, что рядом с Никой не было мужчины, который бы стал для нее опорой».
Как же не было? Был! Тот же Костя. Правда, не всегда, а лишь при встречах с Никой в Москве и Ялте. Вот что он рассказывает о том периоде: «Когда Ника переехала в Москву, я часто к ней ездил и летал, но в основном ездил поездом, потому что вез очень много продуктов. Конечно, я давал Нике деньги, но не все – ей нельзя было давать все, потому что она сразу их тратила. Всегда покупал ей одежду, какую она просила. Ника говорила, что я ее муж. Ей так было удобно, она вела свободный образ жизни. Говорила также другим, что у нее муж деспот – это я уже потом узнал, что она меня так представляла. А деньги, когда уезжал, я рассовывал по разным местам в квартире – под порванные обои, под шифоньер, частями, по 40 или по 50 долларов. И когда они у нее заканчивались, Ника начинала звонить мне: “Котя, я есть хочу, у меня нет денег”. Тогда я ей говорил, где их взять, в каком месте. Бывало, что деньги я оставлял своим друзьям, и они тоже выдавали их ей по частям. Майя хронически сидела без денег и пыталась их у меня просить, но я ей их не давал. Она всегда апеллировала, что это деньги для Ники, но с Никой я разбирался сам. Я ее, как мог, поддерживал, а ей это было очень удобно, потому что она вроде имела мужа в моем лице, но в то же время была и свободна».
Конечно, Ника любила Константина так, как никого и никогда, но и пользовалась его взаимностью тоже. По словам Постникова, Майя с детства учила Нику, как надо устраиваться в жизни, и всегда ей говорила: «Нужно найти хорошего спонсора, быть у него любовницей и за счет этого жить. Ты должна продать себя подороже». На эту тему Ника даже говорила с телеведущим популярной в те годы программы «Взгляд» Александром Любимовым, и он якобы сказал: «Ну, найди себе мужчину, который бы тебя содержал». Себя в этой роли он явно не видел.
«Майя не раз звонила и приглашала меня приехать, мол, надо поговорить, – вспоминает Постников. – Я приезжал в надежде услышать что-то о том, как нам вместе усмирить Нику, но разговора не получалось, потому что у Майи жизненные ценности были иные, она прививала их Нике, которая очень гордилась мамой, в чьих разговорах всплывали фамилии Эрнста Неизвестного и многих других, по словам Ники, знаменитых любовников».
В то же время с Майей у Ники часто были скандалы, в основном из-за жилья в Ялте. Ника мне говорила: “Это мое жилье, а мама меня выселяет”. Из-за московской квартиры они тоже скандалили, несколько раз я сам был свидетелем этих уж очень неприятных сцен. К бабушке Ника нормально относилась и говорила: “Бедная бабка…” Ну, она действительно одна из всех работала, тянула семью и даже на старости лет подрабатывала тем, что где-то мыла полы. Ника про бабушку ничего плохого не говорила, только единственное могла матом сказать: “Заколебала эта бабка!” Мама же не работала никогда. Большое впечатление на меня произвел Никаноркин. Мы как-то с Никой были у него в гостях. Дедушка, который при живой дочке и живой жене жил брошенным в Доме творчества. Он, бедолага, там коротал век один. Мы к нему с Никой приходили. И Дунаев-Брест с ним встречался».
Не могу не поделиться с читателями интересным наблюдением. Сначала прошу прочитать дневниковую записку Ники, впервые появившуюся в ее книге «Стала рисовать свою судьбу…»
[210], спустя семь лет после выхода книги «Чтобы не забыть», и начинающуюся словами: Вспоминаю годы, когда была я ранена Костей… Автор располагает еще одними, более подробными воспоминаниями Ники о Постникове, которые Майя и Карпова при составлении мною обеих книг отставляли в сторону, объясняя это нежеланием лишний раз упоминать о пристрастии к алкоголю дочери и внучки. Читаем эту записку в сокращении.
Он бармен в престижном отеле, не молод, не стар. Он жизнь мою забрал. Я увидела его за стойкой бара и, как в бульварных романах, стать его женой решила. Немного он увлекся мной, думаю, мои стихи тому причина.
Он к дому подъехал, где я жила с родными, за полночь. Час этот ждала, как божий дар. Скрежет проезжающих машин слушала до ночи, и каждая биенье сердца останавливала. Вот подъехал – почти бесшумно. Я напряжена. Одеваюсь, вероятно, уже с утра, и вниз по лестнице лечу. Мною придуманный – явление. Хотя на самом деле – человек. Хотел иметь детей не от меня и жить в достатке. Не берусь судить о личности его. Могла придумать: тембр голоса, поворот плеча, походка или смех – колдовали меня. Невеста у него жила в Японии. Готовился жениться, изучал язык и проклинал меня.
Вырваться из плена не могла. Пока не выпью. Вот тут-то выплескивала обиду – в баре, где он работал “Я не женюсь на тебе, у меня порядочная семья, твои родные просили пока не бросать тебя…”. Что делать? Вижу людские маски лжи, а он мне правду говорит, и я его люблю и ненавижу.
Затмение у меня: в городе своем по улице бегу, почти раздетая, шепчу его имя… Валяюсь на полу, избитая ногами, пьяная в доме его. Прошу пощады. Понимаю, какая мерзкая я…
Он был больной на почве денег, искал в себе знакомые в юности черты простого, одноликого спортсмена. Закончил в Москве технический институт, бывало рассказывал о годах учебы. Я гордилась им. Представить, что буду вечно с ним, не могла, но и не могла представить жизнь без него. Думаю отсутствие мужчины в доме, где я росла, многое заклинило в психологии моей. Дедушка постоянно был в домах творчества
Претензий к нему у меня нет. Он сделал все, что мог. Бог ему судья
[211].
Внимательный читатель заметит, что в этой дневниковой записке Ники тезисно, и почти слово в слово, изложено все то, что рассказывала о Постникове Карпова – будто она это и писала. Прошу обратить внимание на первую страницу этой записки, переданной мне со множественными исправлениями, сделанными рукой Карповой (пока это не утверждаю, так же, как и то, что к этой записке Ника имела примерно такое же отношение, как я к революции на Кубе). Если сравнить варианты записки до и после исправления, а также оба их с вариантом, опубликованным в книге, то они во многом отличаются, но схожи в одном – во всем виноват Постников: это он помогал Нике и давал ей деньги, а она на них пила и стала неуправляемой, это он всем обеспечивал ее, и она могла не работать, это он опекал ее и заботился о ней, а она в Ялте жила у него, а не дома, это он…
Так было всегда: с кем бы Ника ни жила, ни дружила, ни общалась, виновными в ее бедах Майя и Карпова считали всех вокруг, только не себя. Точно так же они обвиняли Постникова, хотя Ника пустилась во все тяжкие задолго до знакомства с ним. И если отматывать годы или, что то же самое, перелистывать страницы этой книги назад, то станет ясно, кому следует предъявлять обвинения.
