Конечно, я волновалась, как Ника представит нашу гениальную работу. Когда мы пришли в аудиторию, там уже один мальчик давал пояснения к своей экспликации. Он замечательно все делал, а я наблюдала за Никой: у нее было такое потрясение на лице, такой неописуемый восторг! Бездарные люди так не воспринимают чужой успех. И потом, на курсе, она всегда очень радовалась за других. После того как наша экспликация успешно прошла, возник вопрос, сама ли Ника писала. Все посмотрели на меня и хором сказали: “Ну, ты ж не режиссер, ты написать не могла”.
А дальше началось… Следующий экзамен был история, потом сочинение. Пришла Майя и сказала: “Алена, Ника сочинение не напишет”. – “То есть как это не напишет? Она замечательно владеет словом”. А Майя говорит: “Дело в том, что у нее такая скоропись, которую никто не разберет”, – и дала мне ее тетрадки. Я схватилась за голову, думаю: “Все, это конец”. Так было и во ВГИКе, где Ника была вольнослушательницей, потому что не написала сочинение. Я спрашиваю: “Что делать? У тебя есть все ее регалии?” Она отвечает: “Есть газеты, книга, еще что-то…”
А в этот момент уже идут экзамены: первый – история, и все абитуриенты стоят возле основного здания университета. Ника стоит там же, а я в это время бегу к нашему ректору Леониду Павловичу Богданову, замечательный был человек! Прибегаю и говорю: “Вот такая ситуация: у меня девочка, у нее есть такие-то премии, даже та, которую получила Ахматова”. Он на меня смотрит с удивлением и говорит: “Алена Александровна, почему вы ко мне раньше не пришли? Мы бы ее сразу зачислили без экзаменов. Такие дети имеют право на зачисление. Сейчас же заберите девочку, чтобы ее никто не видел и чтобы она ничего больше не сдавала”. Я бегу к Нике, а она обсуждает билеты по истории. “Иди сюда, – говорю ей, – мне надо что-то тебе сказать”. Она испуганно подходит: “Чего ты?” Я говорю: “Сейчас тихонечко садишься в автобус, едешь ко мне домой, сидишь и ждешь меня”. – “А как мне сдавать?” – “Никак, я тебе потом все объясню”. На этом эпопея с поступлением закончилась».
Привожу приказ № 712 по Московскому государственному университету культуры, датированный 4 августа 1994 г.;
Учитывая ходатайство кафедры режиссуры театрализованных представлений и решение приемной комиссии университета (протокол № 2 от 25.07.94 г.), зачислить на первый курс специализации “Режиссура театрализованных представлений” целевым набором без вступительных экзаменов абитуриентку Турбину Нику Георгиевну.
Основание: решение приемной комиссии от 25.07.94 г., протокол № 2
Ректор университета Л.П. Богданов
«Когда Ника поступила, – продолжает Галич, – она сразу же уехала на похороны дедушки. О нем она говорила мало, но когда я сама тем же летом отдыхала в Ялте, обстановка у Ники дома была достаточно напряженная. Она любила город, но не любила бывать дома. Я застала еще приличный период, когда был Костя, который умел ее утихомиривать». В одном из интервью Галич так описала Нику-первокурсницу: «Обычная девочка, в обычных джинсах, с очень симпатичной физиономией, улыбчивая, приятная… Однокурсники тоже не сразу разобрались, кто рядом с ними – она никак не подчеркивала, что вот, мол, я Ника Турбина, а вы, неучи, меня не знаете. Ее это просто не волновало, в ней была редкая непосредственность и открытость. Гоняла я ее, как всех, и ревела она, как все…»
[218].
Так же как в школе, Ника ничем не отличалась от своих соучеников. Иногда, по словам Галич, Ника выбирала себе подруг, которые к ней пристраивались, и была падка, как всякая женщина, на лесть и доброту. Но была лишена заносчивости, и это притом, что у нее за спиной был художественный фильм, где она очень хорошо снялась. «Она мне долго об этом не говорила, – вспоминает Галич, – я увидела его, позвонила и спросила: “Ты почему мне не сказала?” – “Да ну, это я так…” – “Очень хороший фильм, ты отлично смотришься. Надо просто что-то делать с улыбкой”. У Ники несчастье было: очень нехорошие зубы, они чуть-чуть наезжали друг на друга, и она научилась улыбаться так, чтобы зубов видно не было. Я сказала: “Никуша, мы вместо того чтобы покупать тряпки, будем откладывать деньги и сделаем тебе передние четыре зуба, потому что, если ты хочешь поступать в настоящий театральный вуз, их обязательно надо исправить».
Это лишний раз доказывает, что, когда Ника была ребенком, родные ею не занимались. Неужели трудно было отвести девочку к стоматологу и выровнять ей зубы, тем более самые видные – передние? К тому же в восемь лет Нику знала вся страна, у нее брали интервью, а она стеснялась отвечать на вопросы. Этот дефект остался у Ники на всю жизнь. Посмотрите на ее фотографии от детских до взрослых – на подавляющем их большинстве Никуша либо со сжатыми губами, либо со слегка растянутыми в улыбке, но все равно сомкнутыми.
Авторы многих статей писали, что, как и в свое время во ВГИКе, у Ники к концу первого семестра начались проблемы с дисциплиной, она пропускает занятия, пьет, в состоянии подпития режет себе вены, а 17 декабря, в день своего 20-летия, сорвалась и ушла в глубокий запой. Как говорится, нет дыма без огня. Действительно, в день рождения Ника, несмотря на уговоры Алены Александровны, все же выпила. Вместе с тем, судя по рассказам Галич, алкогольные страсти у Ники взыграли с начала второго семестра. В первом же она успешно сдала сессию.
Рассказывает Алена Галич: «У нас на первый экзамен надо было подготовить небольшой этюд. Причем сделать его без слов – так, чтобы все было понятно лишь по действию. У Ники был интересный этюд, и она очень хорошо его работала, все это отметили. В театральных вузах говорят: “На первом курсе – это народные артисты, на втором – заслуженные, на третьем – артисты, на четвертом – просто студенты”. Так что она у меня еще была народной артисткой, поэтому экзамен прошел хорошо. А потом она уехала на каникулы в Ялту. И когда вернулась в Москву, я уже поняла, что начинается. Меня предупреждали, что у нее были срывы и нужно что-то делать, чтобы она не пила. Я ей сказала: “Пиши, что ты даешь мне слово, что больше пить не будешь, иначе я тебя не пущу на занятия”. Она сидела на скамейке, рыдала, а потом пошла писать. Потом таких записок у меня накопилась целая куча. Время от времени она срывалась, и все начиналось сначала.
А во втором семестре у нас начались истории с клеем. Помню, у себя дома я всех знакомых одаривала клеем “Момент”. Как-то ко мне вместе с Никой пришли несколько студентов заниматься. Я прихожу домой и вижу: полиэтиленовая сумка, а в ней полно этого “Момента”. Спрашиваю: “Это что такое?” А Ника говорит: “О, Алена, такие глюки можно поймать!” Я сказала: “Так, все эти глюки остаются у меня, я буду знакомым дарить, и чтобы этого больше не было, хватит мне уже других твоих глюков”.
Стихи она продолжала писать, но редко. Я помню, как мы с ней шли по улице, даже бежали куда-то, и она мне сказала: “У меня такое ощущение, что Бог от меня отвернулся”. Я говорю: “Никуш, почему ты так говоришь?” – “Я так редко стала писать. Иногда мне хочется писать, а иногда вообще хочется забыть, что я когда-то писала”. Разные мысли у нее были. Тем не менее, стала уже проявляться болезнь. Когда я ее в первый раз увидела, может, опытный глаз что-то и заметил бы. Так, когда Ника сдавала актерское мастерство, педагог по сценарной речи мне сказала: “Девочка очень нервная”. Она не знала, кто это. Но я сразу нашлась: “Да, но это можно убрать”. Тогда еще можно было убрать.
