А что Евгений Евтушенко – знал ли о случившемся, отнесся ли с сочувствием к Нике? В канун очередной операции, когда Ника отказалась от встречи с журналисткой «Московского комсомольца» Гулей Балтаевой, та позвонила Евтушенко. Он не хотел говорить о Нике, еще не зная, что с ней случилось, и объяснил почему: «Я читал ее интервью, которое называлось “Евтушенко предал меня”. Я помог ей издать первую книгу, перевести ее на английский, съездить в Италию. Все мое предательство в том, что я не продолжаю помогать. Простите, я человек провинциальный. Я не уважаю людей, в которых не присутствует чувство благодарности. Я помог – и все. Надо человека поставить “на ход”, а дальше сам». Узнав о падении Ники с пятого этажа, Евтушенко изменил тон: «Если б вы сказали об этом в начале разговора». – «Не думаю, что вы были бы столь откровенны и категоричны», – заметила журналистка, после чего он пошел на попятную: «Мне жаль, что это случилось. Дай Бог, чтобы она выздоровела. Она могла бы стать хорошим поэтом, у нее были все шансы». На вопрос: «А вы читали ее “взрослые” стихи?» – Евгений Александрович ответил: «Нет. Я последний раз видел ее у себя на свадьбе. Она с мамой пришла меня поздравить, было это лет десять назад. Потом я слышал, что она вышла замуж за иностранца, уехала в Италию, пристрастилась к наркотикам. В кино даже снималась…» Судя по ответу, Евтушенко все же интересовался жизнью Ники, но вместо готовности ей помочь ограничился пожеланием выздоровления и добавил: «Повторяю, мне жаль, что так случилось. Но у человека бывает два испытания в жизни: непризнание и признание. Надо уметь проходить оба. Поймите, чем человек талантливее, тем больше он должен понимать, что его талант – это такое наследство, которое нельзя разбазаривать. Должно быть сочетание свободы личности с ответственностью».
Последние слова были явно лишними: очередные поучения вместо сопереживания, будто известный поэт забыл через минуту о случившемся, на которое так отреагировал. А ведь реагировать в данном случае означало не только навещать и помогать материально – сие вторично, а изначально сочувствие, являющее отклик своей души на чью-то боль. Евтушенко к тому времени уже десять лет не поддерживал с Никой отношений и возобновлять их не счел нужным, ибо даже один его визит в больницу дал бы для этого повод, не говоря о том, что из-за непредсказуемости Ники неизвестно, как бы она это восприняла. И все же, думаю, что она поступила бы великодушно.
Однако Нику возмутило не интервью Евтушенко, а начало статьи («С 5-го этажа выбросилась Ника Турбина, тот самый юный гений, о котором в начале 80-х говорил весь Советский Союз…») и ее конец («…Оказывается, можно и в 20 лет быть очень известной в прошлом. Нике Турбиной необходима сложная операция. Но денег на нее нет. В Москве она совершенно одна»). Написано это было явно по незнанию, а также вследствие отказа Ники от встречи с автором статьи. В не меньшей мере Нику возмутила помещенная в газете ее фотография, на которой она в расстегнутом, надетом на голое тело жилете, заметно обнажающем ее грудь.
Если б Ника могла, она бы вызвала Гулю Балтаеву на дуэль, но ограничилась опровержением, для чего в больницу должна была приехать съемочная группа программы «Времечко», выходившей на телеканале НТВ. Вспоминает Минина: «У Ники накануне была адски высокая температура, и я боялась ее оставить. Правда, ночью температуры не было, потому что Костя привез обезболивающее лекарство “Пердолан” – название такое дурацкое, и мы с Никой все время смеялись. Она шутила: “Лесь, ну че, навернем по пердоланчику, а?” Утром мы ожидали приезда “Времечко”, и надо было подготовиться. Мы с ней думали всю ночь, что сказать, чтобы нормально звучало. Ника писать не могла, поэтому она диктовала, а я записывала. Потом Ника сказала: “Давай, Минина, отрепетируем, а то я где-нибудь запнусь”. И дважды повторила текст, чтобы не сбиться».
Ниже – впервые после показа приведено в сокращении телеинтервью Ники Турбиной, которое она дала в больничной палате 29 мая 1997 года.
Ведущий: Те самые газеты, которые с радостью печатали стихи Ники, с не меньшим восторгом сообщили, что она выбросилась из окна. Вчера Нике была сделана операция.
Врач (В. Е. Релин – заведующий отделением): Операция не очень сложная, – наложение аппарата Илизарова на предплечье. Состояние ее удовлетворительное. Период реабилитации будет достаточно длительный. В настоящий момент угрозы жизни нет.
Ведущий: Сегодня Ника дает первое интервью после трагедии.
Ника: У меня на балконе стоит громадный палас. Старинный такой. Он очень большой и свернут в громадную трубу. Решила его почистить, чтобы соседи не увидели, что пыль летит на них, так как такую гробину тащить вниз с пятого этажа невозможно. Ну, я его перевернула и держала. А он весит больше меня раз в двадцать. И он меня утянул за собой просто.
Ведущий: Как видите, нет ни сенсации, ни трагической судьбы поэтессы. Вот с этого балкона она упала, к счастью не напоровшись на эти пни.
Ника: Спасибо большое за полный идиотизм, за грязное белье, за прелестную фотографию… Кстати, мне что очень понравилось: когда пишут статью об умирающей Нике Турбиной, юном несчастном гении, который выбросился с пятого этажа, по крайней мере не находят столь похабную фотографию. Это большой минус газете. Безвкусица полная. Врачам было очень приятно, мне было очень хорошо, всем было очень хорошо. Дай Бог счастья и творческих успехов прессе.
Ведущий: Газеты плачут по поводу одинокой судьбы поэтессы и отсутствию денег на операцию и т. д. Все это, как говорится, не соответствует действительности. А вот что думает по этому поводу сама Ника.
Ника: Ребята, все врачи работают совершенно искренне. Совершенно бескорыстно. И ставят меня на ноги. И всуе и не всуе не упоминают о деньгах вообще. А газетке конечно… Я еще хочу сказать про «МК». Если бы на самом деле требовались деньги на операцию, может быть, я и обратилась бы в прессу, но в совершенно другом тоне.
Ведущий: Самое главное. Ника перестала быть вундеркиндом, но не перестала быть поэтом, и сейчас к изданию готовится новая книга ее стихов.
Ника: Есть десять человек, которые живут моими стихами, – значит, все в порядке.
Мининой тоже пришлось сказать несколько слов, хотя до этого она интервью не давала. Ее упросила Ника и на возражение Алеси, что та жутко выглядит, сказала: «Все это ерунда, зато тебя в телике покажут. Ты что, в ящик попасть не хочешь?» – «Вот так она, – говорит Минина, – до конца ко всему относилась. Возможно, потому, что детство не было полноценным».
Навещали Нику также друзья-собутыльники, которые, очевидно, приносили спиртное. Алексей Косульников ужаснулся, когда увидел в тумбочке у Ники бутылку водки. Но на то, как оказалось, была своя причина. По словам Сергея Мирова, когда Ника лежала в больнице, Майя стала жить с ее парнем. «Ника мне сама рассказала эту историю, – вспоминает он. – У меня волосы на голове до сих пор шевелятся: мать с опозданием на две недели приехала к дочке, совершившей самоубийство, и стала жить с ее мальчиком». Подтверждает это Алеся Минина, единственный свидетель той истории. «Меня не было месяц, – рассказывает она, – я уезжала к бабушке в Белоруссию. Вернулась, захожу к Нике в палату, она там лежит с джином-тоником, а в глазах, как говорят, выключили свет. Я спрашиваю: “Чего ты пьешь? Тебе же пить нельзя, у тебя на руке аппарат стоит, может начаться загнивание. Мы о чем с тобой договаривались, когда я уезжала?” А она как закричит: “Ты не понимаешь, что она делает! Леся, не пускай ее сюда, я тебя умоляю! Она страшный человек!” Я поняла, что речь идет о Майе, приехавшей с большим опозданием, и думала, что это подростковые штучки. Говорю: “Подожди, что происходит?” – “Она с ним спит”. – “С кем?” – “С Самохиным, приходит сюда с ним, кормит его из рук…” – “Ник, ты чего вообще? Глупости не говори”. – “Я тебя прошу – сходи, и ты увидишь все сама”. Минина пошла, и то, что увидела, убедительней быть не могло. Нике она ничего не сказала. “Я ушла оттуда в полнейшей прострации, – продолжает Минина, – не в состоянии смириться с увиденным. Это Нику добило окончательно – я ее такой никогда не видела: не человек, а живой труп. Майя – это жуткое чудовище. Я Нике не верила, пока с ней не встретилась».
