Вот какой увидел ее Павел Галич
[228], когда она приехала в Москву после первого полета Ники: «Майю прямо трясло. И не потому, что с дочерью произошло несчастье, а потому что от нее зависит ее, Майина, жизнь. Потому что она привезла Нику в Москву, и, случись с ней что-то, Майя будет всего лишена. Она даже говорила: “Как Ника посмела так поступить, не подумав обо мне, о бабушке?”. А она и бабушка думали о Нике, когда бросили ее в Москве?»
Для обретения женского счастья у Ники осталась лишь любовь, хотя снова влюбиться ей было крайне сложно после недавнего романа с Константином Постниковым. Да и она сама не была уверена, что сможет завести семью: «Я… не смогу, наверное, готовить, стирать с утра до ночи рубашки и трусы, штопать носки, рожать детей, ходить в бигуди и в застиранном халате. Это я, конечно, утрирую, но я не смогу хранить очаг. Потому что у меня в голове ветер, в заднице шило и так далее».
Ника была абсолютно не приспособлена к жизни – живя в Москве, она не умела даже заполнять квитанции за коммунальные платежи. Понимая это, в Ялте ее вели за руку родные. Будь у Ники и в Москве поводырь, она бы уверенно шла за ним. Но поводыря не было. Были многие, ненадолго бравшие на себя эту роль, но с ними Ника лишь сбивалась с дороги: «Брожу по жизни, / Словно маленький ребенок / По белой простыне, / Бросая душу / В пропасти надежд».
Она сама понимала, что ей «нужен был помощник на земле», но, к сожалению, «не было того, – писала Ника, – кто мне помочь бы мог… Шла своим путем, наверно, не людским. Бежать, кричать, просить о помощи, у кого?» Это была трагедия на порядок выше остальных. Как следствие, чем старше становилась Ника, тем больше у нее возникало проблем и сложнее становилась жизнь, которую она, по ее словам, «растренькала, смеясь и тусуясь с ворами души моей».
Глава 8
«Пусть буду прошлым я твоим»
«Насколько я понимаю, – сказал при встрече Алексей Косульников, – единственным человеком, который собирался взяться за Нику всерьез, был Сергей Миров. Все понимали, что нужно было, чтобы появился какой-то мужик, который возьмет Нику за шкирку и построит – это единственный шанс, больше никаких. И все понимали, в том числе и я, что на это надо положить жизнь. Понять, что это единственное твое предназначение, то есть ты не будешь вообще никем, просто отдашь свою жизнь. И не факт, что у тебя что-нибудь получится. Миров был единственным, кто на это решился. Он отдавал себе отчет в том, за какое тяжелое дело берется, но считал: я же крутой, подумаешь – и не таких ломали. Ну, и за четыре месяца понял, что ничего не получится».
С Никой Миров познакомился в феврале 1998 года на радиостанции «Милицейская волна». О том, как там оказалась Ника, рассказывает Алеся Минина: «Как-то раз она прибежала: “Леська, я буду ведущей на радио Милицейская волна!” Я говорю: “Отлично”. – “Если только ты мне напишешь сценарий, ты же филолог”. – “Ник, ты сошла с ума? Я сценарий никогда в жизни не писала. Если ты сядешь со мной и будешь помогать, я буду писать. Иначе ничего делать не буду”.
Сначала долго выбирали тему: про проституцию – не катит, про голубых – все уже потаскано, про бездомных детей – тоже нет. Я поворачиваю к ней голову и спрашиваю: “Слушай, а ты на что поедешь-то завтра?” А у нее не было жетона на метро, и денег тоже не было. Она говорит: “Не знаю”. – “А чего делать?” – “Наверное, попрошусь”. Я предложила: “А давай об этом напишем!” – “Давай!” Ника талантливая девочка была, и сценарий в результате мы написали». Рассказав о том, как трудно человеку в Москве без копейки денег (фактически о самой себе), Ника выиграла конкурс на лучший сюжет радиопрограммы. Вместе с тем Карпова говорила, что Нику туда устроил генерал Черненко, имевший непосредственное отношение к этой радиостанции.
По словам Мирова, в связи с тем, что у Ники к тому моменту был суицидальный опыт, решили, что она будет полезна в качестве его соведущей. Ника оказалась очень терпима, внимательна к звонящим, и даже тогда, когда Миров чувствовал раздражение, Ника отвечала гораздо более спокойно и адекватно. К сожалению, в эфир вышли всего три программы, которые они готовили около двух недель. Причина – заоблачные планы «Милицейской волны» при отсутствии необходимых средств.
Привожу отрывок из некролога, написанного Сергеем Мировым после гибели Ники
[229] и переработанного им специально для этой книги.
«… В 1998 году в моей жизни возникла Ника Турбина. Говорят, что Евгений Евтушенко в начале 80-х, случайно услышав девочку в далекой Ялте, даже немного помолчал. Потом, видимо вспомнив про “старика Державина”, прослезился, уже по-братски облобызал ее маму Майю и сказал что-то вроде “Россия дождалась!”. Думаю, это был первый опыт “чисто конкретного продюcирования” в советской литературе.
И началось. Сначала – Москва и первая книжка, потом – братские страны и первый бокал шампанского. А дальше – Рим, Нью-Йорк, Лозанна и первый “косячок”…
Мама, которую Ника всегда звала просто “Майечка”, и бабушка Людмила Владимировна на дядю Женю не нарадовались: как же все удачно складывается – кушанья, апартаменты, швейцары, журналисты! А девочке-то 10 лет! Потом 12, 14…
Когда она рассказывала мне о смерти своего маленького сына, слова были страшными и удивительно точными: “В общем, парень очень неправильно поступил”. На самом деле, я не знаю, было ли это в действительности, и вообще – был ли сын?
Точно так же, как не знаю: выходила ли она в действительности замуж за семидесятилетнего миллионера-садиста-психиатра из Швейцарии и жила ли там несколько лет, без страховки гоняя на мотоцикле по тихим улочкам Лозанны. Так она объясняла свое отсутствие в московской тусовке. Потом, по ее словам, там стало безумно скучно, тогда она вернулась на родину, где ее уже прочно забыли. Ну и пришлось выйти на Тверскую, кушать-то надо… По крайней мере, так она сама рассказывала, правда ли – не знаю. И даже не задумываюсь, был ли ее настоящим отцом до сих пор знаменитый советский поэт-архитектор…
Я видел ее паспорт, в действительности ее фамилия была “Торбина”. В действительности… А что для нее значила эта наша действительность? Ведь в том мире, в котором она ЖИЛА, все было по-другому, потому что она в это верила!
Именно в этом, ее собственном, мире и рождались удивительные стихи, которые сделали восьмилетнюю девочку из Ялты всемирной сенсацией. А поживился на этой сенсации не один десяток паразитов от культуры как по эту сторону границы, так и по ту, ведь перестройка же, гласность же, новое же мышление!
С девочкой носились как с писаной торбой (ведь она была Торбиной! – А.Р.), возили на семинары, симпозиумы, фестивали, а там – кавалеры, шампанское, красивая жизнь… И вдруг стихи прекратились. Они просто высохли, как загаженный родник. Тогда и стала она вместо стихов писать свою собственную жизнь, смотря на нее со стороны. Писала наотмашь, без исправлений и планов, зато с безумными и бессмысленными друзьями, приносившими с собой светлую радость общения и добрую дюжину разнообразных пороков.
