— Благодарю, миссис Геллер, я за все вам признателен, но я несколько устал и…
— Понимаю, сынок. Спустись-ка попозже ко мне, угощу тебя супчиком.
Я внимательно осмотрел себя в зеркале, но не нашел ни шишки, ни даже синяка. В окно легонько стукнули. Я открыл окно и выглянул, но никого не увидел. Разве что на пожарной лестнице лежали треснутое голубиное яйцо и подгнившая морковка. Подарки от Фейгеле? Яйцо с морковкой так невыносимо воняли, что хотелось захлопнуть окно, но, чувствуя, что Фейгеле сидит и откуда-то за мной наблюдает, я, мысленно чертыхаясь, забрал трофеи к себе. Завернув морковку и яйцо в какую-то газету, я сунул их в нижний ящик комода.
Наутро я проснулся от ужасающей вони. В комнате пахло хуже, чем в канализации. На пожарной лестнице красовались дюжина голубиных яиц, червивое яблоко и две почерневшие репки.
— Фейгеле, Фейгеле, — закричал я, но никто не отозвался.
Я отправился вниз, к миссис Геллер. Ее черные коты уставились на меня и вознамерились ощетиниться, но я оставил их без внимания.
— Миссис Геллер, — обратился я, — с меня хватит. Подскажите, где живет мама Фейгеле.
Миссис Геллер уставилась на меня, нервно потеребила свою повязку и ответила:
— На втором этаже.
— В каком номере?
— Который… который сразу возле лестницы. Но вы ее там не застанете. Ее дома почти не бывает. Но что случилось, скажите?
— После, — ответил я, — после.
И поспешил на второй этаж. Отыскал ту дверь возле лестницы и постучал в нее кулаком. Дома никого не оказалось. Прождав на лестнице почти час, я вернулся к себе. Заткнув ноздри ватой, я взял ржавую ложку и сгреб эту дюжину яиц, червивое яблоко и две почерневшие репки в бумажный пакет. К пакету прикрепил записку и оставил его под дверью Фейгелевой мамы.
— А плевать, — сказал я себе, — что весь дом провоняет, это Фейгеле виновата.
По лестнице кто-то поднимался; я свесился в темный лестничный колодец, чтобы посмотреть, не мать ли это Фейгеле, но это оказался Кинг-Конг. Я убежал восвояси.
На следующее утро ни голубиных яиц, ни репок под окном не было, и я обрадовался, что проблема с Фейгеле решена. Кинг-Конг уничтожил весь мой венецианский кармин и синий кобальт, но, по счастью, несколько тюбиков завалялись у меня в вещмешке. Я вышел на улицу, прочесал квартал и на задворках заброшенной бакалеи отыскал несколько больших кусков картона.
— Мог Пикассо рисовать на картоне, — сказал я себе, — смогу и я!
На обратном пути я заглянул на второй этаж, но пакета там уже не было. Мне не терпелось рисовать, и я даже не стал проверять, дома ли мать Фейгеле. Я задумал — почему не попробовать? — написать автопортрет: выложил на комод уцелевшие тюбики, расположился перед зеркалом и обломком синего мелка стал делать набросок на картоне. Потом вдруг инстинктивно обернулся и увидел на пожарной лестнице Фейгеле. С ней были оба черных кота.
«Фейгелевы друзья», — подумал я и продолжил работать.
Но потом не выдержал и опять обернулся. Фейгеле чудно на меня смотрела. Она широко раскрыла рот и издала звук — то ли карканье, то ли мычание; мелок выпал у меня из рук.
— О боже, да она поет мне серенаду, — догадался я и, подойдя к окну, махнул, чтобы она уходила.
Но Фейгеле оставалась на лестнице и тянула свою песнь. Я пытался окончить набросок, но рука дрожала, а Фейгелева серенада вымораживала сердце. Я кинулся на второй этаж и обоими кулаками замолотил в ту дверь у лестницы. Открылась дверь напротив, из нее вышел Хайми.
— Мам, мам, глянь, кто пришел! — завопил он и, махнув на меня помойным ведром, убежал обратно. На пороге показалась его мать.
— Что за шум?
— Я ищу маму Фейгеле.
— Маму Фейгеле?
— Миссис Геллер сказала, что она живет на этом этаже. Возле лестницы.
Она расхохоталась.
— Миссис Геллер вам так сказала? И вы поверили? Глупыш, миссис Геллер и есть Фейгелева мать!
— Что? — тупо переспросил я, но тут мать Хайми тоже подошла к той двери возле лестницы.
Она просто повернула ручку двери, и та сама по себе открылась. Я заглянул вовнутрь. Там была кладовка. Неподалеку от входа стояла жуткого вида железная кроватка. За ней были свалены в кучу железный обруч, несколько огромных деревянных кубиков, кукла выше меня ростом. Старые игрушки Фейгеле.
— Теперь-то вы мне верите? — спросила мать Хайми.
— А ее отец? Он не погиб на войне?
Она снова зашлась смехом и с минуту не могла успокоиться.
— Умеет она байки плести! Глупыш, где сейчас отец Фейгеле, не знает никто, в том числе и эта брехунья миссис Геллер!
Я спустился к миссис Геллер. Котов ее поблизости не было, и без них она казалась потерянной. Подозреваю, она знала, что ее вывели на чистую воду.
— Миссис Геллер, — сказал я, — зачем вы мне все наврали?
Она с отчаянием оглянулась, ища своих котов, потом сказала:
— Сынок, я виновата. — Она заплакала. — Мне хотелось, чтобы ты остался. Не так-то просто найти жильцов.
Из-под повязки выкатилась одинокая слеза, заструилась по бугристой коже. Я и сам чуть не зарыдал, особенно при виде этой слезы.
— Не плачьте, миссис Геллер, — сказал я, — я хорошо отношусь к Фейгеле, правда-правда.
Она схватила меня за футболку и принялась подолом утирать глаза, приведя меня в смущение.
— Не сердись на нее, сынок. Ты вступился за нее перед этими малолетними бандитами, и она пытается выразить тебе свою благодарность.
— Все в порядке, миссис Геллер. Только, пожалуйста, скажите ей, чтобы она больше не оставляла у меня под окном яиц и не ходила на пожарную лестницу. То есть иногда, конечно, пусть лазает, но, миссис Геллер, не так, как сейчас, ведь я просто не могу работать.
— Я скажу ей, сынок, обещаю. Она не хотела ничего плохого.
Она чуть было не поцеловала мне руку, но я успел ее отдернуть и спрятать в карман.
— Не волнуйтесь, миссис Геллер, — пробормотал я, — кто знает, может, я однажды нарисую для вас портрет Фейгеле.
И, прежде чем она успела что-либо еще сказать, быстро удалился в свою комнату. Фейгеле и котов уже не было, зато часом позже ко мне явился еще один гость. Кинг-Конг. Я не ожидал его прихода, открыл дверь, и он вломился в комнату. В руках у него было что-то вроде петиции.
— Подпиши, — сказал он.
— Подписать что?
— Ходатайство, чтобы Фейгеле забрали. Нам нужна последняя подпись, и тогда, наверное, нам удастся что-нибудь сделать. Подпиши, а то руку сломаю!
— Валяйте. — Я протянул ему левую руку. — Ломайте, если хотите, только я подписывать не стану.
