– Потому я вам и позвонил. – Казалось, он удивлен тем, что в его намерениях могут быть какие-то сомнения. – Я здесь хожу на сеансы групповой психотерапии. Там полагается быть очень честным. Мы разговаривали о честности почти три месяца. На прошлой неделе люди рассказывали обо всем том вонючем дерьме, что случилось с ними, когда они были детьми, и обо всех плохих поступках, которые они совершили. – Речь Майерса становилась все взволнованнее. – И вот я, наконец, сказал своей группе: «Так вот, я вас всех переплюну, сукины дети! Я засадил того клятого мужика в тюрьму смертников, солгав на том клятом суде».
Он драматически умолк и после паузы продолжил:
– После того как я рассказал им всем, что я сделал, все заговорили, что мне нужно это исправить. Это я и пытаюсь сделать. – Он снова сделал паузу, чтобы я хорошенько проникся сказанным. – Эй, вы должны купить мне клятый лимонад! Что я, просто просижу тут целый день, глядя на эти клятые торговые машины и изливая душу, так, что ли? – И он улыбнулся – впервые за все то время, что мы провели вместе. Майкл вскочил со стула и пошел купить ему напиток.
– Эй, Джимми, «Санкист Оранж», если там есть, – бросил ему вдогонку Майерс.
Больше двух часов я задавал вопросы, а Ральф отвечал. К концу этой беседы он, как и обещал, взорвал-таки мой мозг. Он рассказал о том, как на него давили шериф и ABI, грозя ему смертным приговором, если он не даст показаний против Макмиллиана. Он выдвигал обвинения в официальной коррупции, говорил о своем участии в убийстве Питтман и рассказывал о своих предыдущих попытках отказаться от показаний. В конечном итоге он признал, что ничего не знал об убийстве Моррисон, понятия не имел ни о том, что случилось с ней, ни вообще о чем-либо, связанном с этим преступлением. Сказал, что рассказывал множеству людей – от окружного прокурора и до последнего полицейского, – что его запугивали, заставляя лжесвидетельствовать против Уолтера. Если хотя бы половина того, о чем рассказывал Майерс, была правдой, то в деле было замешано множество людей, которые из собственных уст единственного обвинителя Макмиллиана знали, что Уолтер не имеет ни малейшего отношения к убийству Ронды Моррисон.
Ральф, допивая третью банку лимонада, прервал поток своих признаний, наклонился вперед и поманил нас к себе. После чего шепотом сказал мне и Майклу:
– Вы же понимаете, они постараются убить вас, если вы действительно до всего этого докопаетесь.
Мы уже поняли, что Ральф просто не способен завершить разговор, не обронив в его конце какого-нибудь драматического откровения, наблюдения или предсказания. Я заверил его, что мы будем осторожны.
На обратном пути в Монтгомери мы с Майклом обсуждали, в какой мере можно доверять Майерсу. Все рассказанное им о деле Макмиллиана было логично. Его рассказ на суде был просто невероятным, легко поверить, что на него оказали давление с целью выбить ложные показания. Но коррупционный сговор, который он, казалось, решился разоблачить, оценить было труднее. Майерс утверждал, что совершил убийство Вики Питтман по распоряжению другого местного шерифа; он выложил перед нами картину широкого сговора с участием полиции с целью наркоторговли и отмывания денег. В общем, та еще история.
Мы потратили несколько недель, расследуя ниточки, подкинутые Майерсом. Он признался нам, что никогда не встречался с Уолтером и вообще знал о нем только благодаря Карен Келли. Он также подтвердил, что проводил время с Карен Келли и что она была замешана в убийстве Питтман. Поэтому мы решили уточнить эту историю у самой Келли, ныне заключенной женской тюрьмы Тутвайлер, где она отбывала десятилетнее наказание за убийство Питтман. Тутвайлер – одна из старейших тюрем штата и единственная в Алабаме тюрьма для женщин. В ней менее строгий режим, чем в мужских исправительных заведениях. Подъехав к воротам, мы с Майклом видели, как заключенные-женщины слонялись снаружи у въезда в тюрьму, и никаких конвоиров при них не было. Женщины внимательно разглядывали нас с Майклом, прежде чем поприветствовать полными жгучего любопытства улыбками. Нас подверг весьма поверхностному личному досмотру в вестибюле тюрьмы сотрудник-мужчина, после чего пропустил через решетчатые ворота на основную территорию. Нам велели ждать Карен Келли в очень маленькой комнатке, в которой не было ничего, кроме квадратного стола.
Келли оказалась худенькой белой женщиной лет тридцати пяти. Когда она вошла в комнату, на ней не было ни наручников, ни каких-либо иных ограничителей. Она явно ощущала себя на удивление комфортно, уверенно пожала руку мне, кивнула Майклу. Лицо ее было накрашено, глаза подведены ярко-зелеными тенями. Она села и объявила, что Уолтера «подставили» и она благодарна за то, что наконец-то сможет об этом кому-то рассказать. Когда мы начали ее расспрашивать, Карен тут же подтвердила, что Майерс не знал Уолтера до убийства Моррисон.
Она с сожалением говорила о том, как жизнь неудержимо вышла из-под контроля, когда она начала злоупотреблять наркотиками.
– Ральф – дурак, – пренебрежительно бросила она. – Он думал, этим испорченным копам можно доверять, дал им уговорить себя сознаться, что он причастен к преступлению, о котором ни шиша не знал. Он и без того наделал достаточно зла, чтобы еще и небылицы плести.
Хотя в начале нашего разговора Карен казалась спокойна, она дала волю эмоциям, начав подробно рассказывать о событиях, окружавших это дело. Не раз у нее прорывались слезы. Она с сожалением говорила о том, как жизнь неудержимо вышла из-под контроля, когда она начала злоупотреблять наркотиками:
– Я не самый плохой человек, но совершала очень глупые и скверные поступки.
Особенно ее расстраивало то, что Уолтер сидит в тюрьме для смертников.
– У меня такое ощущение, будто это я виновата, что он в тюрьме. Просто Уолтер не из тех людей, которые способны кого-то убить, я это знаю.
Потом в ее тоне зазвучала злость.
– Я наделала немало ошибок, но этим людям должно быть стыдно. Они сделали не меньше зла, чем я. У шерифа Тейта только одно было на уме. Он все повторял: «Зачем тебе понадобилось спать с ниггерами? Зачем тебе понадобилось спать с ниггерами?» Это было ужасно, и сам он ужасный! – Она перевела дух и уставилась на свои руки. – Но я тоже ужасная. Посмотрите только, что я наделала, – добавила женщина печально.
После визита в тюрьму я начал получать письма от Карен Келли. Она хотела, чтобы я сказал Уолтеру, как ее печалит случившееся с ним. Она писала, что по-прежнему глубоко неравнодушна к нему. Было неясно, чего нам ожидать от Келли, если мы добьемся нового слушания в суде, – разве что она подтвердила бы, что Ральф никогда не встречался с Макмиллианом. Зато было ясно, что она считала Уолтера таким человеком, который ни за что не стал бы убивать, и это совпадало с мнением всех, кто его знал. Келли не так много контактировала с полицейскими в связи с убийством Моррисон, и у нее не было полезной информации, которая указывала бы на их злоупотребления, если не считать способности показать на суде, насколько сильно полицию спровоцировали ее отношения с Уолтером.
Мы с Майклом решили потратить некоторое время на изучение убийства Питтман; мы думали, что это сможет позволить нам разобраться в моральном шантаже, примененном к Майерсу. Теперь мы знали, что, поскольку тот уже отказывался от своих обвинений против Уолтера перед судом, правоохранителей штата, должно быть, не особенно удивит, что он будет отрицать участие Макмиллиана в этом преступлении. Нам требовалось собрать как можно больше объективных доказательств для подтверждения истинности нынешних слов Майерса. Понимание дела об убийстве Питтман и документированное изложение других демонстративно ложных утверждений Майерса подкрепило бы наши доказательства.
