Стоя на сцене над юными певцами, рядом с их директором, я рассматривал потолок со всей его величественной художественной росписью. За несколько месяцев до моего приезда в Стокгольм умерла моя мать. Она бо́льшую часть жизни была церковным музыкантом и работала с десятками детских хоров. Подняв глаза и увидев изображения ангелов на этом сводчатом потолке, я задумался о ней. И вскоре понял, что если буду продолжать смотреть на этот рисованный рай, душевного равновесия мне не сохранить, поэтому снова перевел взгляд на учащихся и заставил себя улыбаться. Когда они завершили песню, остальные разразились громкими приветствиями и бешеными аплодисментами. Я присоединился к овации, стараясь взять себя в руки. Когда я спустился со сцены, ко мне стали подходить ученики, благодаря за лекцию, задавая вопросы и прося разрешения сфотографироваться со мной. Я был совершенно очарован.
«Они шесть лет пытали меня обещанием казни. Я лишился работы. Я потерял жену. Я утратил свою репутацию. Я лишился своего… я лишился своего человеческого достоинства».
Это был долгий и утомительный, но прекрасный день. Вернувшись в отель, я порадовался, что от следующего выступления меня отделяет двухчасовое «окно». Не знаю, что побудило меня включить телевизор; наверное, то, что я не был дома уже четыре дня и не смотрел новости. Звуки и краски местной программы ворвались в мой номер. Незнакомые шведские телеведущие повторяли мою фамилию. Транслировали то самое интервью, которое брала у меня съемочная группа; привычные картины заполнили экран. Я смотрел, как захожу вместе с репортером в церковь Мартина Лютера Кинга на Декстер-авеню в Монтгомери, как потом мы с ним идем по улице к Мемориалу борьбы за гражданские права. Затем камера переключилась на Уолтера, стоявшего в комбинезоне посреди свалки неисправных машин в Монровилле.
Уолтер осторожно опустил на землю котенка, которого держал на руках, и начал отвечать на вопросы репортеров. Он уже рассказывал мне, что на его земельном участке в грудах металла находят себе приют всевозможные коты и кошки. Он говорил с экрана все то же, что я уже десятки раз слышал от него. Затем я увидел, как выражение его лица изменилось, и он заговорил с бо́льшим воодушевлением и волнением, чем когда-либо прежде.
Такая эмоциональность была для него нехарактерна.
– Они на шесть лет засадили меня в тюрьму для смертников! Шесть лет они угрожали мне. Они шесть лет пытали меня обещанием казни. Я лишился работы. Я потерял жену. Я утратил свою репутацию. Я лишился своего… я лишился своего человеческого достоинства.
Он говорил громко и страстно и смотрел на меня с экрана. Было видно, что он на грани и вот-вот заплачет.
– Я потерял все, – продолжал Уолтер. Он немного успокоился и попытался улыбнуться, но ничего не вышло. Его серьезный и мрачный взгляд был направлен прямо в камеру. – Это жестоко, как же это жестоко, приятель! Как жестоко!
Я встревоженно смотрел, как Уолтер опустился на корточки и бурно зарыдал. Камера не отрывалась от него, плачущего. Затем репортаж снова переключился на меня, говорившего что-то абстрактное и философское, и на этом все кончилось. Я был поражен. Мне хотелось позвонить Уолтеру, но я так и не смог разобраться, как набрать его номер из Швеции. Я понял, что пора возвращаться в Алабаму.
14. Жестокие и необычные
Утром 4 мая 1989 г. пятнадцатилетний Майкл Галли и семнадцатилетний Натан Маккантс уговорили тринадцатилетнего Джо Салливена вместе проникнуть в пустой дом в городке Пенсакола, штат Флорида. Три подростка вошли в дом Лины Брюнер утром, когда там никого не было. Маккантс взял деньги и ювелирные украшения. Затем подростки ушли. Тем же днем Лина Брюнер, пожилая белая женщина семидесяти с лишним лет, подверглась в собственном доме сексуальному нападению. Кто-то постучал в дверь, и когда она открыла, другой человек, проникший в дом через черный ход, схватил ее сзади. Это было жестокое изнасилование, потрясшее женщину; Брюнер даже не смогла отчетливо разглядеть своего насильника. Она лишь описала его как «парня с очень темным цветом кожи» и «вьющимися волосами». Все трое – Галли, Маккантс и Салливен – были афроамериканцами.
Через считаные минуты после нападения Галли и Маккантса схваили. У Маккантса были при себе украшения Брюнер. Столкнувшись с серьезными обвинениями, Галли – у которого было обширное досье правонарушений, включавшее как минимум одно преступление на сексуальной почве, – обвинил Джо в сексуальном нападении и избиении. Мальчика в тот день не нашли, но он добровольно сдался полиции на следующий день, узнав, что Галли и Маккантс указали на него. Джо признал, что помогал старшим парням совершить кражу в начале дня, но категорически отрицал как свою осведомленность о сексуальном нападении, так и участие в нем.
Прокурор предпочел предъявить тринадцатилетнему Джо Салливену во взрослом суде обвинения в насильственных действиях сексуального характера и других правонарушениях. Вопрос о том, следует ли судить Джо как несовершеннолетнего или как взрослого, не обсуждался. Флорида входит в число тех немногих штатов, которые оставляют за прокурором решение судить ребенка за определенные преступления во взрослом суде и не устанавливают ограничений по возрасту для осуждения детей как совершеннолетних.
На суде Джо показал, что участвовал в утреннем ограблении, но не совершал насильственных действий сексуального характера. Обвинение опиралось преимущественно на рассказы Маккантса и Галли, которые выгораживали себя; в том числе Галли утверждал, что Джо еще до суда сознался ему в совершении этого изнасилования, находясь в камере предварительного заключения. Маккантс, обвинивший Джо, был приговорен как взрослый к четырем с половиной годам тюрьмы и отсидел только шесть месяцев. Галли, хотя и признался, что участвовал примерно в двадцати предыдущих кражах и одном преступлении сексуального характера, был осужден и приговорен как несовершеннолетний и отбыл лишь небольшой срок в исправительном учреждении для несовершеннолетних.
Адвокат защиты не подал ни одного письменного ходатайства, все произнесенные им слова заняли не более двенадцати строчек в протоколе. Сказать можно было многое, но не было сказано ничего.
Единственным физическим доказательством, уличавшим Джо, был латентный частичный отпечаток ладони, который, по заключению эксперта штата, совпал с отпечатком тринадцатилетнего подозреваемого. Это доказательство согласовалось с признанным самим Джо присутствием в спальне дома до изнасилования. Полицейские взяли образцы семенной жидкости и крови, но штат решил не предъявлять данные этих экспертиз в суде, а затем уничтожил образцы прежде, чем их проверку смогла провести защита. Обвинение также представило показания полицейского, который «краем глаза заметил» молодого афроамериканца, выбегавшего из дома жертвы. Эти показания были даны уже после того, как полицейский видел Джо Салливена в участке, когда его допрашивали как подозреваемого в сексуальном нападении. Сотрудник полиции опознал в Джо того бегущего юнца.
Наконец, обвинение представило показания жертвы, которая, несмотря на то, что ее специально готовили, устроив репетицию дачи показаний без присутствия присяжных, не смогла определенно опознать в Джо Салливене насильника. Джо заставили произнести в суде те слова
{130}, которые запомнила жертва во время нападения, но она показала лишь, что голос Джо «вполне мог быть» голосом преступника.
