Перед тем как лечь спать, магистр решил выйти во двор. Иерусалимское небо все было увешано звездами, ярко светила полная луна. Ночная прохлада и красота ночи Святой земли заставляли магистра не торопиться в нагревшуюся за день и не успевшую остыть душную келью. Гуго направился к воротам в стене, которая защищала и дворец короля, и скромное жилище тамплиеров.
– Ты куда, магистр? – поинтересовался Годфруа де Сент-Омер, вышедший проверить караулы.
– Пройдусь по городу немного.
– Ночью? Без оружия и воинов охранения? – возмутился рыцарь-монах.
– Я недалеко. В пределах видимости привратной стражи.
– Все же я тебя провожу, – настоял Годфруа.
В бедном квартале вдруг на их глазах вспыхнула хижина.
– Где-то там живет Понтий. Уж не его ли жилище запылало? – заволновался де Пейн и почти побежал в направлении пламени, которое увеличивалось с каждым его шагом.
– Гуго, речь шла о небольшой прогулке, – совсем по другому поводу заволновался де Сент-Омер. Но силой остановить магистра он не мог, и рыцарю осталось лишь спешить за ним.
Тамплиеры приблизились к хижине, когда она полностью была охвачена огнем; и строение, к ужасу магистра, действительно оказалось жилищем его друга. Де Пейн поискал его глазами вокруг пожара, но, к еще большему ужасу, не обнаружил. Лишь группа иудеев с интересом наблюдала за чужой бедой. Они даже не пытались тушить огонь, и вообще, как показалось магистру, собрались здесь раньше, чем возникло пламя.
Магистру почудилось, что какая-то тень мечется в языках огня. Инстинктивно он направился к двери; исходящий от горящей хижины жар заставил его прищурить глаза. Пекло лицо, руки, грудь.
– Стой, магистр! Ты уже никого не спасешь и никому не поможешь, – призвал к благоразумию Годфруа де Сент-Омер.
В это время сильный удар вышиб дверь, и прямо на магистра вылетел человек в дымящейся одежде. Магистр, не растерявшись, сбросил с головы человека горящую тряпку, которой тот спасал свое лицо. Затем плотно обернул Понтия (а это был именно он) своим плащом и снял его, лишь убедившись, что огонь, лишенный доступа воздуха, погас на одежде.
Обессилевший Понтий свалился на землю. Магистр, заметив, что в одном месте одежда иудея тлеет, крикнул:
– Воды сюда!
– Не надо воды. Ты можешь его испортить, – пробормотал Понтий.
Магистр сжал в кулаке тлеющую часть рукава Понтия и держал, пока с него не перестал идти дымок и даже сыпаться пепел. Только теперь Гуго де Пейн обратил внимание, что его друг прижимает к груди под одеждой какую-то вещь. Причем делает это обеими руками. Понтий даже не отпустил руки, когда падал, и больно ударился, вместо того чтобы опереться рукой о землю и спокойно присесть.
И тут несколько зрителей из числа иудеев приблизились к Понтию. Якобы желая оказать собрату помощь, они пытались забраться к нему под одежду.
– Гуго, не отдавай им! – закричал Понтий. – Помоги…
Магистр ударил кулаком в глаз самого наглого иудея, уже влезшего сверху на Понтия и пытавшегося разжать обожженные руки. Годфруа, переживавший за магистра, действовал решительнее; он выхватил меч, и ближайшие к де Пейну разбойники один за другим попадали замертво.
– Идем же скорее к Храмовой горе. – Магистр принялся поднимать с земли Понтия. – Наш лекарь тебя осмотрит и окажет помощь.
Иудей достал из-под одежды что-то завернутое в льняную ткань и протянул магистру:
– Возьми! Это Его хитон.
Магистр все понял. Точно так же бережно и крепко он прижал к груди отданный на хранение сверток. Оба мужчины двинулись в сторону дворца короля. В несколько шагах позади, с обнаженным мечом, оглядываясь по сторонам, шел брат Годфруа. Его сила и умение владеть оружием больше не понадобились. На ночной улице появилось много франков, встревоженных пожаром, и грабители не рисковали вновь напасть на соотечественника, потерявшего в пламени почти все свое имущество.
Магистр выделил для Понтия одну из келий. Затем сам отыскал королевского лекаря и привел его к пострадавшему на пожаре иудею. Лекарь внимательно осмотрел Понтия, покрыл мазью поврежденные участки кожи и, получив несколько золотых от Гуго де Пейна, изрек:
– Ничего страшного в его ранах не вижу. Единственное, необходимо беречь поврежденные места от пыли и грязи. Скорее все заживет, если раненый не будет выходить на улицу дня три-четыре, пока не затянутся раны.
Де Пейн заметил косые взгляды братьев в сторону иудея, занявшего свободную келью, им непонятна была трогательная забота главы ордена о человеке из народа, презираемого христианами. Магистр пояснил:
– Наш больной гость также христианин. Он прибыл к святым местам из Италии.
Дар, которому нет цены
Магистр предоставил другу для отдыха остаток ночи, и только далеко не ранним утром приступил к расспросам.
– Понтий, от чего загорелся твой дом?
– Вероятно, ты и сам догадался, что его подожгли.
– Разве у тебя есть враги? – удивился Гуго, глядя на добрейшего из всех людей, которых он знал.
– Они могут появиться у всякого, у кого хоть что-нибудь есть.
– Но тебя могли просто ограбить. Зачем жечь дом?
– Да. Но еще необходимо найти что-то заслуживающее внимания. А когда горит жилище, человек выносит из него самое ценное. И не окажись тебя рядом, я бы не сберег вещь, за которую мои предки были готовы жертвовать своими жизнями.
– Твои соотечественники порядочностью не отличаются. Ограбить человека, потерявшего в огне все имущество и жилье…
– В каждом народе есть хорошие и плохие люди. Разве нет разбойников и воров среди франков?
– Ты прав. Они есть и у меня на родине, но поскольку я неплохо владею мечом, то и сталкиваться с ними в Шампани лично не приходилось. А вот купцы и прочие, менее воинственные сословия терпят от разбойников немало. У тебя хотели отнять именно то, что ты передал мне? – спросил магистр.
– Не знаю, но, скорее всего, именно так – размышлял иудей. – Возможно, они подслушали наш разговор у Голгофы и пришли к выводу, что я имею нечто весьма ценное.
– Думаю, они не знали истинную ценность вещи. Потому что вели себя как обыкновенные грабители. Я видел подобных лиц множество, когда провожал пилигримов по дорогам Палестины, – после недолгих размышлений пришел к выводу магистр. И, наконец, де Пейн задал вопрос, мучивший его с тех пор, как в руках оказался сверток, чудом спасенный из догорающей хижины: – Как попал к тебе Его хитон?
– Когда я представился Понтием, ты, вероятно, понял, что я имею отношение именно к тому прокуратору Иудеи…
– Понтий Пилат – это первое, что мне пришло на ум, – признался Гуго де Пейн. – Но слишком много прошло лет… Ни один человек, даже герцог или король, не может помнить свою родословную со столь седых времен. Сколько сотен царств возникло и погибло с тех пор, как Он принял свой крест на Голгофе!
