– Педро, отчего ты не посоветовался со мной? – сочувственно покачал головой Писарро. – Я ведь знал, что индейцы боятся Великой реки больше, чем ваших мечей. По их рассказам, ни один человек из тех, кто осмелился уплыть по течению, не вернулся обратно. Диего мог и не по реке продолжить путь; более вероятно, что он ушел в джунгли – в ту сторону, откуда в полдень светит солнце. Я ведь тоже беседовал с твоими проводниками, – признался Писарро.
– Я поступил необдуманно, – признался в своей ошибке Альварадо. – И еще одна вещь интересует Кортеса. Вместе с Диего ушел ацтек, а с ним была одежда, которая ранее принадлежала их императору – Монтесуме. Ткань совершенно белая, без всяких туземных рисунков. Не встречалось ли тебе подобное облачение?
– В эту одежду, как мне рассказал советник Атауальпы, ацтек хотел облачить его хозяина. Ничего не получилось: ткань начала жечь тело Единственного Инки, словно огнем.
– Значит, это именно та одежда, и она оказалась на плечах недостойного человека, – задумчиво, словно разговаривая с самим собой, промолвил Альварадо. – Тот же итог, по словам Кортеса, был у императора Тиберия…
– Какого императора?! Никогда не слышал такого имени… – пробормотал неграмотный Писарро.
– Не обращай внимания… – Альварадо понял, что не стоит в разговоре с Писарро упоминать об исторических личностях. – Может быть, эта одежда не исчезла вместе с ацтеком? Возможно, она оказалась в вещах Атауальпы? Неужели туземец стал бы рисковать в походе через джунгли одеянием?… Ведь они ушли туда, откуда не возвращаются.
– Ничего подобного в вещах Атауальпы не было, – разочаровал товарища Писарро. – Я уверен, потому что я сам выбирал ему одежду для погребения. Вещь, интересующая Кортеса, скорее всего, унесена в джунгли.
– Если вдруг случится чудо и найдется одежда, которая была на плечах ацтека…
Альварадо по привычке хотел предложить победителю инков золото, но тут же остановился; он увидел двух солдат играющих в кости в двадцати шагах от них, а на кону стояли две золотых чаши.
– …я прошу переслать ее Эрнану Кортесу, – продолжил речь Альварадо. – Моя и Кортеса благодарность нашедшему одежду не будет иметь предела. Этот счастливец сможет просить все, что захочет, и получит все, что находится в нашей власти.
– Ты приплыл с другого конца земли, с огромной армией с целью найти одежду ацтека?! – удивился Писарро.
– В начале нашей беседы я сказал, что Эрнан Кортес попросил меня отыскать его пропавшего сына, – напомнил Педро де Альварадо.
– Я не получил многих знаний, коими блещут образованные юноши, но понял, что судьба Диего интересует его отца менее, чем одеяние индейца?
– Любезный Франсиско, я в первую очередь назвал причину, по которой нахожусь здесь, – напомнил Альварадо. Наблюдательность Писарро стала раздражать и пугать его. – Конечно, Диего бастард, коих у губернатора много, но все же, если сведения о нем достигнут твоего уха либо он объявится, ты не преминешь сообщить об этом Кортесу.
– И тебя совершенно не интересует золото и серебро этого края? – на всякий случай Писарро решил прояснить все нюансы.
– Меня – нет, – продолжал удивлять собеседника Альварадо.
– Но что такого необычного в этой туземной одежде?! – Писарро совершил еще одну попытку добраться до истины.
– Я расскажу о ней все, что узнал от Кортеса, а тот вытянул сведения у ацтеков – друзей тех, что бежали в твои земли… Расскажу, как только одежда отыщется, а пока нет смысла вести беседу о вещи, которой нет.
Солдаты Писарро, вероятно, были самой богатой армией в мире, но золота никогда не бывает много и делятся им крайне неохотно – чаще всего, под давлением обстоятельств. Писарро открыл богатейший край, его солдаты своими невероятными победами заставили подчиниться здешних туземцев, и теперь, когда пришла пора грабежа, они не желали видеть рядом конкурентов. Две армии – богатая и мечтающая разбогатеть – искоса поглядывали друг на друга. И что могло помешать превратиться им во врагов?
Альварадо снова встретился с хозяином здешних мест через неделю, когда Писарро не на шутку начало тревожить присутствие армии, восстанавливающей силы за его же счет, которая, однако, не собиралась ему подчиняться.
– Завтра я намереваюсь возвращаться в Гватемалу и пришел поблагодарить тебя, Франсиско, за гостеприимство, – Альварадо поспешил успокоить покорителя империи инков.
– Рад быть тебе полезным, – не смог скрыть радости Писарро.
– Надеюсь, ты поможешь с продовольствием, чтобы нам в пути не погибнуть голодной смертью.
– Разумеется, я дал тебе и съестные припасы, и носильщиков, и лам, – пообещал Писарро, готовый на все, лишь бы поскорее избавиться от сильного товарища.
– Благодарю тебя, добрый друг! – расчувствовался Альварадо. – И… надеюсь… для тебя не будет большим убытком, если из своей огромной добычи выделишь для моих людей 100 000 песо?
– Не ты ли, Педро, утверждал, что золото и серебро тебя совершенно не интересуют?
– Я и сегодня могу это повторить. Но, к сожалению, у моих солдат другое отношение к желтому металлу, и, боюсь, без добычи они не покинут эту богатейшую землю. Лучше им дать, прежде чем сами начнут искать.
Писарро пришлось пойти на все уступки, так как солдат у него было гораздо меньше, чем у губернатора Гватемалы. Альварадо покинул Кахамарку под вздохи облегчения его обитателей; на побережье его армия захватила и разграбила несколько индейских городков и, наконец, погрузилась на корабли.
Диего упорно шел на юг. Он не имел никаких планов, не видел конечной цели своего трудного пути… Хотя… Все время он мечтал, что достигнет земли, где ни войн, ни несправедливости, ни лжи, ни болезней, ни печали. Мысли об Иисусе и Его земной жизни согревали сердце бастарда, придавали мужества.
В бескрайних джунглях Диего потерял своего друга. Однажды утром Тоноак просто не проснулся. Не могла бесконечно длиться борьба с природой, с голодным зверьем, на расстоянии поджидавшем, когда два безумца, посмевшие вторгнуться в дикий мир, обессилят и превратятся в добычу. Диего хотел навсегда остаться вместе с почившим другом, но обронил взгляд на хитон Спасителя, о котором заботиться осталось только ему, и апатия исчезла. Он похоронил друга, смастерил над его могилкой крест, помолился и вновь пошел навстречу солнцу.
Силы покидали его, он шел, спотыкаясь, цепляясь за ветки и стволы деревьев. Смысла продолжать путь не было, но он упрямо карабкался на гору. А ведь на ней не могло быть ничего, что необходимо для жизни: воды, пищи, крова с очагом, у которого можно согреться. Он чувствовал, как сердце бьется слабее и слабее. Перед глазами проносились картинки: детство, юность, бесконечные бессмысленные войны и гибель величественного города ацтеков. Эпизоды всей жизни настолько заполнили воображение, что он двигался, не видя перед собой реального мира. Диего наталкивался на деревья и скалы, и только потому не наносил себе существенного вреда, что двигался он не резвее черепахи.
