– Видимо, она предчувствовала, что через новый брак ты сможешь оказать помощь величайшему христианскому делу, – предположил Гуго де Пейн.
– Так, значит, Мелисенда вспоминала обо мне? – вновь захотел услышать Фульк.
– Не буду больше увиливать, ибо мое стеснение доведет до лжи. Вот ведь как бывает, когда берешься не за свое дело… – смущенно промолвил магистр. – Дело в том, что король меня и послал выяснить, как ты относишься к женитьбе на его старшей дочери – Мелисенде. Разумеется, тебе придется оставить свои прекраснейшие графства и принять на себя заботу о не столь большом Иерусалимском королевстве. Оно со всех сторон окружено врагами, но разве не почетнее стать королем на Святой земле, чем оставаться графом и вассалом двух королей здесь?!
Магистр столь же откровенно задел самый чувствительный уголок души любого рыцаря, а тем более, графа – тот, где обитает честолюбие. Это оно заставляло тысячи и тысячи благородных отпрысков многих европейских фамилий оставлять свои дома, богатство, молодых и красивых жен и отправляться за славой в пески Палестины.
– Благодарю тебя за откровенность, Гуго де Пейн, – искренне произнес Фульк. – Это свойство все реже встречается в людях. Даже славные рыцари, пользующиеся мечом чаще, чем словами, научились изъясняться как еврейские торговцы рухлядью. Придется и мне ответить столь же прямо.
– И каков будет ответ, – насторожился де Пейн, чувствуя холодок на душе – примерно такой, когда он – юноша, лицо которого еще не знало бритвы, – в первый раз стоял на поле перед своим первым сражением с врагом.
Граф Анжуйский немного слукавил: вместо того чтобы сказать «да» или «нет» (чего, собственно, и ждал Гуго де Пейн), он принялся за рассуждения:
– Я свободен, прошло время, которого требовала память моей обожаемой Ирменгарды и человеческая традиция. Не буду скрывать, Мелисенда мне очень понравилась; когда я на нее смотрел, признаюсь в грехе, то забывал о моей любимой графине Мэнской, подарившей мне двух лучших на свете сыновей и двух красивейших дочерей и принесшей в приданое целое графство. Меня влечет к себе Святая земля; а от протянутой руки иерусалимского короля отклониться едва ли у кого-то хватит неблагодарности. Только одно меня беспокоит: мои дети, которые остаются здесь…
Когда пришла пора произнести слова согласия либо отказа, Фульк вновь замолчал.
– Так что тебя тревожит? – не выдержал интриги Гуго де Пейн. – Французский король – твой друг и твоя надежная защита. Хотя, я не знаю твоих отношений с английским королем, ведь ты являешься и его вассалом…
– С английским королем у меня были сложные отношения, когда я в первый раз совершал паломничество к святым местам. Теперь с Генрихом мы лучшие друзья и довольно близкие родственники: совсем недавно мой сын и наследник Жоффруа женился на его дочери Матильде. Теперь вот ждем наших общих внуков, – похвастался Фульк. – Беспокоят меня собственные вассалы. И более всего один из них…
– Граф, – в комнату влетел рыцарь, – у нас под стенами замка стоит Гуго де Амбруаз, а с ним целое войско.
– Только хотел произнести его имя, а это исчадие ада уже подле моей постели, – более удивился, чем разозлился Фульк Анжуйский, и, наконец, обратился к рыцарю. – Надеюсь, успели убрать подъемный мост и закрыть ворота.
– Все сделали, – ответил рыцарь, – но, похоже, барон не собирается сегодня воевать.
– Что ж ему тогда нужно в моем замке?! – Если б Гуго де Амбруаз установил сейчас таран и принялся ломать замковые врата, Фульк удивился бы, пожалуй, меньше.
– Он не к тебе прибыл, а к великому магистру, – своим объяснением рыцарь едва не свел с ума своего сеньора.
– Я понял, в чем тут дело, – вмешался в разговор Гуго де Пейн. – По пути к тебе, граф, я встретил твоего вассала. Он с небольшим войском собирался в то время брать штурмом монашескую обитель. Мне пришлось объяснить достойному Амбруазу, что он поступает нехорошо и что добрые христиане находят лучшее применение для силы, полученной ими от Господа.
– И барон оставил в покое монастырь, чтобы обратиться против моего замка, – догадался граф Анжуйский.
– Да нет же, твой воинственный вассал пожелал отправиться на Святую землю, и до встречи с сарацинами не собирается вытаскивать свой меч из ножен. А с ним рыцари, которые пожелали совершить паломничество в Иерусалимское королевство, а заодно и повоевать с неверными. Прости, я назначил им сбор у замка Анжу.
– Уж если ты, Гуго, способен заставить это подобие сатаны служить Господу, то я со спокойной душой отправлюсь в Иерусалим, – наконец-то объявил о своем решении граф Анжуйский. – Только мне требуется гораздо больше времени, чем барону Амбруазу, чтобы закончить дела.
– Значит, встретимся в Иерусалиме, – подвел итог беседе Гуго де Пейн. – А чтобы Амбруаз и его люди тебя не смущали, я отведу их к побережью и посажу на корабли. Только одна просьба: надо бы их накормить и немного продуктов в дорогу не помешает. Я не вижу с ними обоза и опасаюсь, как бы сила моего убеждения не закончилась, как только их животы начнут прогибаться вовнутрь.
– Конечно, конечно, – засуетился граф, довольный, что так легко отделался от хлопотного вассала, и приказал накрыть для неожиданных гостей столы.
Корабли с вооруженными пилигримами, а также новыми членами ордена Храма и желавшими ему послужить гостями, периодически отправлялись из Марселя на Восток. Большинство их иерусалимский король встречал лично, настолько прибытие новой военной силы было важно для монарха. Обнимая французских, бургундских рыцарей, сходивших нетвердыми ногами с кораблей на Святую землю, Балдуин II мечтал уже не о спасении королевства, но о его расширении.
Дольше всех в марсельском порту снаряжали корабль, только что спущенный на воду – это можно было определить по стойкому запаху смолы и древесины, еще не успевшей утратить свой природный аромат. Корабль был великолепен, а его повышенная вместимость и высокие борта говорили о том, что судно предназначено для длительного плавания и способно переносить суровые шторма.
Грузился корабль весьма длительное время. Все необходимое снаряжение и продовольствие таскали сами моряки, и они словно все были глухонемые: любопытные зеваки так и не смогли добиться от морских волков ответа на волнующий вопрос: куда направляется сие судно. И только, когда желающие устроиться на этот корабль предлагали свои услуги, давался неизменный ответ: команда уже набрана.
Бочек с водой и вином было погружено неимоверно огромное количество. Грузилось и обычное продовольствие, имевшее обыкновение не портиться на жарком солнце: вяленое мясо и рыба, зерно, горох, бобы, чеснок. Далее начались действия, сходные с экипировкой Ноева ковчега. На судно завели пару отчаянно упиравшихся коров, а за ними тащили утрамбованное в тюки сено. Занесли в огромных клетках несколько свиней и множество кур, а горластый петух сам объявил о своем присутствии. Были поселены на судне даже два красивейших охотничьих сокола, которые лишь презрительно покосились на кудахтавших рядом пернатых собратьев.
