Сражались оба войска неохотно. Триполийцы, видя, что им не устоять, откатывались назад, рыцари короля лениво шли за ними следом. Однако некоторые воины с обеих сторон проявляли усердие: и сверкали мечи, летели стрелы, лилась кровь.
Граф Понс запросил мира и выразил готовность принести клятву верности. Разумеется, битва прекратилась, и граф был немедленно прощен королем. Фульк был несказанно доволен и все время хотел услышать от Гуго де Пейна слова, подтверждающие правильность его действий:
– Ну, вот, дорогой Гуго, малой кровью мы предотвратили мятеж. Все бы сражения так протекали…
Великий магистр не торопился выражать одобрение на действия короля. Он заметил, что братья-тамплиеры какие-то хмурые; как будто они хотят принести магистру важную неприятную весть, но не могут решиться. Магистр понял, что произошло нечто серьезное, и попытался выяснить у проходившего Робера де Краона:
– Что случилось?
– Мы потеряли в битве одного человека, – опустив глаза, произнес тамплиер. – И это Годфруа де Сент-Омер.
– Нет!!! – дико вскричал магистр. – Не может быть! Он ранен?!
– Насмерть, – дрожащими губами ответил де Краон. – Прямо в сердце…
Слезы потекли по щекам Гуго де Пейна, падая на сухой палестинский песок.
– Проводите меня к славному Годфруа, – попросил он, держась за сердце.
Гигантский брат-рыцарь лежал, широко раскинув руки; из того места, где находится сердце, торчала массивная, под стать ему, арбалетная стрела. Стрелок, видимо, не случайно выбрал самого большого рыцаря в войске Фулька, дабы не промахнуться.
Всегда живой, энергичный, несмотря на свой рост, он даже ночью во сне не мог обойтись без движений… и теперь де Сент-Омера почти невозможно было узнать в навсегда застывшем состоянии. Его глаза, всегда искрящиеся добротой, отражавшие все порывы его души, теперь превратились в холодное стекло. Гуго де Пейн видел множество усопших – как по своей воле, так и погибших – но контраст между живым другом и тем, что от него осталось после удара стрелы, был огромен. Словно лежащее тело принадлежало совсем другому человеку. Но обмануть себя невозможно, и слезы с новой силой потекли из глаз магистра – без стонов, вздохов, всхлипов.
Перед помутневшими глазами Гуго де Пейна проносились события их долгой жизни и дружбы на Святой земле. Ему пришлось бы напрячься, чтобы вспомнить, сколько раз Годфруа де Сент-Омер спасал его от верной смерти, оказывал неоценимую помощь; но главное, что магистр всегда чувствовал локоть верного друга, даже когда его не было рядом.
«Кого я теперь пошлю в страну заходящего солнца?» – подумалось магистру. А ведь как хотел де Сент-Омер снова плыть к неведомым землям! Он жаждал новых открытий, в отличие от остальных участников путешествия, радовавшихся лишь тому, что остались живы.
Магистр поймал себя на мысли, что, стоя над телом друга, он скорбит не столько о нем, сколь о себе. Утрата была настолько великой, что Гуго де Пейну казалось, он безвозвратно потерял какую-то часть собственного тела.
Тамплиеры с трудом отыскали необходимый гроб, поместили в него тело гиганта и пошли в обратный путь, чтобы предать тело Годфруа де Сент-Омера земле Иерусалима. Магистр даже не сообщил королю о своем решении.
Без остановок братья шли до Триполи, здесь Гуго де Пейн потребовал корабль. Коннетабль графа Понса осмелился произнести, что у него нет свободного судна. Тогда магистр посмотрел на коннетабля взглядом отнюдь не доброго христианина и произнес:
– Если сейчас же не найдешь корабль, мои братья сотрут столицу графа с лица земли и посыплют место, где она стояла, солью. Поверь, сегодня не тот день, чтобы им перечить.
Сразу же нашлось три корабля, готовых к отплытию. Тамплиерам оказалось достаточно двух, чтобы свободно разместиться.
Только оказавшись на борту судна Гуго де Пейн, позволил себе сомкнуть глаза – морской путь от него не зависел. Он не надеялся уснуть; магистр только рассчитывал отгородиться от реального мира, но…
Едва магистр закрыл глаза, ему начал сниться сон. Уже знакомый маленький лысоватый мужчина со светящимся нимбом над головой шел по засыпанному цветами лугу. Де Пейн был рад явлению, но долго не решался окликнуть Павла. Магистр-во-сне чувствовал себя виноватым за поступки магистра-живого. Святой Павел сам обратился к Гуго, словно к малышу:
– Не печалься, я не менее тебя сделал ошибок в жизни, но как видишь, Господь ко мне милостив. Возможно, и ты будешь идти по этому лугу, усыпанному цветами. И здесь ты найдешь своего друга – Годфруа де Сент-Омера.
– Хочу и боюсь с ним встретиться, – признался магистр. – Ведь в его гибели виновен я. Это я привел братьев на поле, где они дрались с такими же христианами.
– Если ты не обвиняешь короля, графа, человека, выпустившего стрелу из арбалета, то у тебя есть возможность встретиться с Годфруа. Кто признал свою вину, тот приятен Господу. А встречи с другом боишься напрасно, Годфруа ушел, когда надо было уйти. Такова воля Господа!
– Но почему Иисус не остановил меня? Зачем я привел на поле смерти своего друга?
– Да разве тебя не останавливал внутренний голос перед тем, как садиться на корабли в Бейруте? Разве тебя не желала остановить неведомая сила? Разве к тебе не пришло тогда понимание, что совершаешь действия, противные своему желанию?
– Все это было, – признался магистр.
– Эх… И когда люди научатся принимать помощь Господа? – проворчал Павел. – Всевышний приходит к ним, а они Его не замечают. Разве, чтобы прозрели, вас надобно лишить зрения, как когда-то меня?
– Трудно что-то изменить, когда ты поставлен в зависимость от других людей, – произнес магистр. – Когда от тебя зависит жизнь многих христиан.
– Вот те на… – разочарованно протянул Павел. – Я его только похвалил за принятие своей вины, а он пытается ее переложить на других. Ты меня разочаровываешь!
– Иногда приходится поступать вопреки своему желанию, – признался магистр.
– А вот этого делать не стоит. Ты ведь только что поступил против своего внутреннего голоса и теперь жалеешь.
– Бесконечно жалею, – согласился тамплиер, – но ничего не исправить и брата Годфруа не вернуть.
– Друга не вернуть – это верно. Но печалиться о нем не надо, потому что Годфруа сейчас гораздо лучше, чем тебе, – утешил Павел. – Теперь о нем заботятся души, прежде него покинувшие твой мир. А чтобы впредь не печалиться, не поступай против своего желания, возможно, оно от Господа.
– Слишком много ошибок я сделал, – продолжал сокрушаться Павел.
– Все ошибки можно исправить, пока человек жив. А что нельзя исправить – нужно принять. Но довольно беседы, брат Гуго, – улыбнулся Павел. – Ты изрядный хитрец: желаешь, чтобы я дал тебе совет для каждого шага. А этого делать нельзя, Господь дал каждому свободу, каждый сам должен найти путь к Нему. Пойду, заговорил ты меня…
