Настал час, когда в живых остался последний потомок Понтия Пилата; передать хитон было некому…
В это время на Святую землю пришли крестоносцы. Они отвоевали Гроб Господень, взяли Иерусалим. Наводнившие Святую землю франки и прочие народы Запада вдохновенно искали хоть что-нибудь, связанное со Спасителем; любая вещь, сохранившаяся со времени земной жизни Христа, имела величайшую цену. Казалось, именно освободители Гроба Господнего должны владеть хитоном Спасителя, но иудей видел, как кони франков спотыкались о трупы жителей Иерусалима, вырезанных беспощадно без различия пола и возраста, видел ручьи из крови на улицах города, по которому ходил Спаситель. Найденные в Палестине святыни – настоящие и поддельные – продавались и перепродавались. Последний хранитель хитона чувствовал, что на Святой земле происходит совсем не то, чего желал Иисус. Кровь стояла перед глазами потомка Пилата, и он не смог передать святыню благородным баронам, освободившим от власти мусульман Гроб Господень.
Временами стареющего хранителя святыни одолевало отчаянье, но он гнал его от себя молитвой. Последний потомок Понтия Пилата вручил судьбу хитона в руки Господа и терпеливо ждал Его знака. В 1119 г. в Иерусалиме появился обедневший рыцарь Гуго де Пейн с немногими товарищами и общей мечтой: быть полезными Святой земле. Монахи-рыцари основали орден Храма. Они приняли обеты бедности, целомудрия и послушания, полагавшиеся монахам; кроме того, обязались защищать паломников Святой земли, помогать им в незнаком краю. Иудей знал, что благие намерения людей часто заканчиваются самыми страшными преступлениями, и поначалу равнодушно отнесся к появлению тамплиеров. Но случайно иудею довелось наблюдать, как магистр нового ордена с величайшим трепетом ступал по Голгофе, как мечтал найти хотя бы маленькую вещь со времен Иисуса, и решение пришло само собой.
Во времена первого Великого магистра Гуго де Пейна тамплиеры обрели хитон Спасителя, но и потеряли его ненадолго. Священное одеяние вернули, но с тех пор только высшие сановники ордена Храма – члены великого капитула и командоры имели право прикасаться к нему. Простые братья и сержанты, спустя несколько десятилетий после кражи, даже не подозревали о существовании великой святыни в сокровищнице ордена.
Два столетия держались крестоносцы на Святой земле, но время побед неумолимо сменилось часом ужасных катастроф. Давно потерян Иерусалим, и настал черед Акры – последней столицы Иерусалимского королевства. То был сущий ад: по улицам города единым потоком текла кровь сарацин и христиан. 18 мая 1291 г. мусульмане пошли на последний штурм. В тот день устояла только резиденция тамплиеров, но и ее дни в этом мусульманском людском море были сочтены. Смертельно раненный Великий магистр Гийом де Боже приказал маршалу Пьеру де Севри переправить на Кипр одеяние Иисуса. Тамплиеры отослали свои сокровища вместе с ранеными братьями на остров, а сами погибли – во главе с маршалом, всеми жителями Акры и самим городом.
На Кипре хранить хитон тоже не решились. Святыню перевезли в Париж, в нынешнюю резиденцию Великого магистра – самое надежное в мире место… как казалось рыцарям Храма.
Перед взором короля хитон возник случайно. Конечно, Филипп не мог понять истинную ценность вещи, но он вдруг почувствовал вспышку яркого света в голове. Всю дорогу от королевских покоев до кельи Великого магистра он лихорадочно размышлял, как лучше изложить свою просьбу и сколько попросить. Неожиданно главный вопрос был напрочь забыт…
Непонятная доброта замыслившего подлость
Филипп Красивый словно зачарованный смотрел туда, куда был направлен и взгляд Великого магистра. Король стоял долго и неподвижно, не в силах прервать молитву главного рыцаря ордена Храма, а Жак де Моле совершенно не замечал ничего вокруг.
Наконец, Великий магистр закончил молиться и только сейчас обнаружил, что он в келье не один. Рука тамплиера невольно протянулась к святыне, но здравомыслие возобладало: неразумно было лихорадочно прятать то, что уже открыто постороннему взгляду. Поскольку король не знал истинную цену иудейского одеяния, то Великий магистр решил, что не следует подавать вида, что одежда имеет огромное значение. Его рука остановила инстинктивное движение и, только краешком пальцев коснувшись хитона, благословила Филиппа:
– Мир тебе, добрый отец франков!
– И тебе мир, благочестивый Жак де Моле!
После этого наступила тишина: магистр вежливо ждал, что король расскажет о цели своего визита – ибо властители такого ранга не появляются просто так, а Филипп Красивый не мог вспомнить: зачем он здесь. Пауза тянулась непозволительно долго, и магистр первым решился ее прервать:
– Если король не спешит, то я бы мог предложить обед из наших скромных яств.
– Спешу, мой друг, спешу, – словно проснувшись, молвил король. – Как ты знаешь, почила супруга моего брата, и нужно готовиться к погребенью. Мне бы хотелось видеть тебя, Великий магистр, на этом печальном событии.
– Разумеется, я приду. Рыцарей Храма не встретить на свадьбах; наше место там, где боль, печаль и требуется утешение.
Они вели беседу еще некоторое время, говорили о чем угодно, но королю даже не пришло в голову завести речь о вопросе, который накануне он долго обсуждал с хитроумным Гийомом де Ногаре.
Великому Магистру, как одному из самых уважаемых людей Франции, доверили нести гроб с телом Екатерины де Куртене. Собственно, Жак де Моле, имевший на ту пору шестьдесят три года, только держался за гроб, который несли четыре молодых барона. Точно так же с другой стороны гроба отдавал последний долг жене Карл де Валуа. Позади, за гробом и, естественно, за Жаком де Моле шел король, которого услужливо поддерживал за руку Гийом де Нагаре.
Филипп Красивый, глядя, как его брат и магистр тамплиеров по очереди смахивали скупую мужскую слезу, также пытался изобразить скорбь на лице. Получалось довольно плохо. Король, когда смотрел на чужие страдания, почему-то непременно улыбался. Он не был чудовищем, получающим наслаждение от вида чужого горя, – то была только привычка, за которую Филиппу в детстве доставалось от матери. Король знал, что нехорошая привычка вот-вот должна проявиться и со всех сил старался не улыбнуться. В результате Филипп Красивый всю дорогу корчил какие-то ужасные гримасы, уродовавшие лицо, которым гордились французы.
После того как гроб с телом Екатерины де Куртене был предан земле, Великий магистр обнял Карла и долго говорил ему сочувственные слова под одобрительные взгляды многих тысяч французов. Гийом де Ногаре незаметно подтолкнул короля, и тот, наконец, понял, что необходимо присоединиться к этим двоим. Филипп Красивый обнял брата и магистра; таким образом три человека стояли над свежей могилой некоторое время. Но если Карл Валуа погрузился в свои мысли, а тамплиер никуда не спешил, то король в этих тройственных объятиях начал нервничать и вновь строить дурацкие гримасы.
– Пойдем, брат, Екатерина уснула вечным сном, не будем тревожить ее покой. Мертвые сами позаботятся о своих мертвецах, – произнес король.
На погребальном обеде в честь покойной Великий магистр все так же был подле Карла Валуа. Впрочем, не по своей воле; брат короля не отпускал от себя тамплиера, в нем он находил успокоение. Жак де Моле был в центре внимания, впрочем, это не доставляло ему удовольствия, и даже король не увидел проблесков гордыни в человеке, который сегодня постоянно был впереди монарха. Жак де Моле лишь слегка морщился, когда произносились пышные речи в честь покойной. Тамплиер знал, что уста графов и баронов повторяют слова, спешно написанные бродячими трубадурами за небольшое вознаграждение.
