– Я надеялся, что сейчас Умбер де Блан на Кипре, недосягаемый для урагана, свалившего могучий дуб, – разочарованно произнес Жак де Моле. – Признаюсь, в этой холодной темнице меня согревала мысль, что срублен только ствол, но корни остались – и они дадут новые ростки.
– Я находился на Кипре, когда узнал о беде ордена Храма.
– Так каким образом ты оказался в темнице, рядом со мной?!
– Как мог я оставаться в безопасности, когда братья терпят несправедливую муку? Так было всегда: рыцари Храма помогали попавшим в беду. Разве мы должны меняться в худшую сторону, когда окружающий мир стал худшим, чем был?
– Напрасно… Этот мир превратился в ад; ты добровольно вошел в пасть беспощадного чудовища, пожирающего и тела, и души.
– Что я вижу?! Великий магистр предался отчаянию?! Разве такое возможно?
– Увы, дорогой Умбер, нельзя головой и голыми руками разбить горы, вставшие на пути. Невозможно выбраться из западни, в которую попал орден. Произошедшее необратимо.
– Ничто нельзя считать безвозвратно потерянным, пока не остановилось сердце. Ведь ты жив, как и большинство братьев, и значит, мы должны надеяться на чудо.
– Его не будет. Я собственными руками закрыл ему дорогу.
– Ты ошибаешься, Жак де Моле. Оно пришло. – Командор расстегнул застежки плаща и бросил его на пол.
– Не может быть!!! – воскликнул Великий магистр. В следующий миг он упал на колени и поцеловал край одежды Умбера де Блана. – Как попал к тебе хитон Спасителя?!
Умбер де Блан тихо, почти шепотом, рассказал историю обретения святыни. Ее итог сильно расстроил Великого магистра:
– Зачем же ты, вместо того чтобы беречь бесценное сокровище ордена, предался в руки врагов? Как ты мог, Умбер, совершить подобную глупость?
– Хитон не единожды выручал из не менее сложных ситуаций Понтия Пилата и его потомков. Я пришел вместе с ним, чтобы помочь тебе, Великий магистр, – признался командор Оверни. – Если ты, Жак де Моле, окажешься на свободе, то сможешь спасти гибнущий орден.
– Наивный Умбер, хитон ценен тем, что его носил Иисус Христос, но это вовсе не чудодейственное средство, избавляющее от всех бедствий. Только величайшая вера в Спасителя способна творить чудеса. Император Тиберий, завладевший хитоном, надеялся, что он избавит его дряхлое тело от хвори, но вышло наоборот.
– Да разве ты утратил веру в силу и доброту нашего Спасителя?! – от ужаса повысил голос Умбер де Блан, позабыв, что в королевской тюрьме даже стены могут иметь уши.
– Я верю в доброту Иисуса, но потерял на нее право. Я совершил ужасное предательство… и даже мое раскаяние не может заслужить прощения.
– Так быть не может. Разбойник, покоившийся на соседнем с Иисусом кресте, отправился вместе с ним в Царствие Небесное. Разве твой грех страшнее?
– Намного ужаснее. Мои уста произнесли, что при вступлении в орден, я отрекся от Спасителя и плюнул на крест.
– Я видел это признание у Гийома де Ногаре, подписанное твоей рукой.
– И после этого ты принес в темницу хитон Спасителя?!
– Я никогда не поверю, что ты, Жак, по доброй воле оклеветал себя. Я должен был тебя увидеть, чтобы узнать, как все произошло на самом деле.
– Наш орден пал жертвой могущественного заговора, возглавил который сам король, а исполнителем сего преступления стал коварный Гийом де Ногаре. Жадность и зависть погубили великое детище благородного Гуго де Пейна и Бернара Клервоского. Вначале я надеялся, что это лишь ошибка, которая будет исправлена; временами казалось, что происходящее – только дурной сон, который развеется с утренней зарей. Я надеялся на благоразумие короля, на влияние Великого понтифика, на порядочность судей, но все было против ордена Храма.
– Наш Спаситель покинул мир в страшных муках очень давно, но, кажется, мы попали в его время. Здесь мы найдем Иуду, Пилата и Петра, который трижды отречется от Создателя, – смахнув слезу, произнес командор. – Но как твоя подпись оказалась на пергаменте, который содержал признание в том, чего не могло быть?
– Гийом де Ногаре пообещал жестоко мучить до смерти наших братьев… каждый час по одному… до тех пор, пока не получит мою собственноручную подпись. И он бы это совершил.
– Твое признание очень было нужно Гийому де Ногаре. Немыслимые обвинения, возведенные на орден, были восприняты здравомыслящими людьми как чудовищная клевета. Эдуард Плантагенет обратился к монархам Португалии, Арагона, Кастилии и Сицилии с предостережением не верить наветам злобных людей, которыми двигала не страсть к истине, но дух алчности и зависти. Английский король призывал собратьев не обижать рыцарей Храма, пока их вина не будет доказана. Эдуард отправил послание и Великому понтифику с просьбой справедливо разобраться с делом ордена Храма. Но после того, как твоя подпись под кощунственным признанием была поставлена, Климент разослал буллу, в которой предписывал всем христианским государям заключить под стражу всех тамплиеров в своих владениях.
– Я погубил орден… – склонив голову в жуткой печали, простонал Жак де Моле.
– Нет, Великий магистр, нас погубили жестокие и коварные враги. Твоя подпись ровным счетом ничего не значила. У Гийома де Ногаре имеются люди, способные подделать руку любого человека: не появись твоей подлинной подписи, возникла бы фальшивая.
– Нет, Умбер де Блан, не утешай меня! Я совершил ужасное деяние и должен держать за него ответ. Если я претерплю те муки, которые Спаситель принял от людей, то буду только рад.
В плену золотого огня
Долго еще уговаривал Умбер де Блан своего патрона принять хитон Спасителя и обрести надежду на доброту Господа. Но Жак де Моле твердо вознамерился претерпеть все уготованные ему муки. Когда соратники поняли, что каждый останется при своем мнении и дальнейшие споры бесполезны, то оба обратились к самой ценной вещи, которой владел орден.
– Вместе с нами в заточении оказался хитон Иисуса. – Жак де Моле первый начал разговор о том, что более всего волновало. – Его надо вызволить любой ценой.
– Я готов пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти хитон! – с жаром произнес Умбер де Блан. – Ты можешь использовать меня, как угодно.
– Боюсь, что твоя смерть ничего не изменит. Тем более, наши жизни в полном распоряжении Гийома де Ногаре.
– Мы с тобой, брат, совершаем ошибку за ошибкой, – с горечью промолвил командор. – И если ты оказался в темнице не по своей воле, то меня привела в заточение собственная глупость.
– Тебя привело сюда благородство, – искренне произнес Жак де Моле и обнял друга. – Давай-ка покончим с самобичеванием и займемся спасением святыни.
– Я не представляю, что можно предпринять, находясь в темнице, – признался Умбер де Блан.
– У меня есть кое-какие мысли. Гийом де Ногаре посадил тебя в темницу с единственной целью: узнать, где спрятана казна ордена Храма. Ведь так? Придется отдать то, чего возжелал канцлер.
