– Поднять якоря! – приказал Гийом.
Корабль, словно птица, выпорхнул из гавани Марселя и полетел в сторону Геркулесовых столбов. Новый порыв ветра сорвал с большого паруса кусок ткани, и большой крест тамплиеров затрепетал под облаками. Франческо после покупки судна приказал закрыть красные кресты, но матросы сделали это не слишком хорошо. Вслед за первым появился крест и на втором парусе. На берегу в изумлении застыли зеваки, королевские солдаты грозно замахали обнаженными мечами.
Тамплиеров переполняла гордость, некоторые со слезами счастья смотрели на внезапно явившиеся кресты; и они не собирались исправлять оплошность команды ломбардца.
– Попробуй догони! – крикнул Гийом в сторону грозивших солдат.
Быстроходный неф стремительно удалялся, бегающие по набережной люди становились все меньше и меньше, пока не превратились в муравьев.
Тамплиеры продолжали смотреть на исчезавшую землю, мысленно прощаясь с ней навсегда. В это время на сушу надвигались черные тучи. Они смешивались друг с другом, и от их передвижений казалось: на небе шла битва. В некоторых местах появлялись светлые фигуры, но порывы ветра пригоняли новые грозовые облака. Над «Сафитой» продолжало светить солнце, но людям с палубы было тревожно и больно видеть, как потемнел даже воздух над прибрежной полосой. Тьма окутала Францию среди дня.
Нельзя вернуть вчерашний день
– Где Умбер де Блан?! Где может скрываться командор Оверни?! – Великий магистр из места своего заточения однажды услышал крики разъяренного Гийома де Ногаре.
Толстые стены темницы не пропустили к ушам Жака де Моле ответы рыцарей Храма, над которыми учинили допрос. Поскольку, обычно сдержанный в эмоциях советник продолжал орать нечеловеческим голосом, то стало понятно, что Гийом де Ногаре проиграл эту битву с тамплиерами. И теперь допросы и пытки ничего ему не дадут… но это знал лишь один человек – Великий магистр ордена Храма. Жак де Моле понял, что план удался даже лучше, чем задумывался: хранитель королевской печати не добрался до братской казны – и оттого он сейчас в ярости. Умберу де Блану удалось бежать. Но главное, спустя долгое время не отыскались следы командора Оверни, а это значит: хитон Спасителя покинул землю франков.
Несколько дней Великий магистр радовался неожиданному открытию, совершенному благодаря несдержанности Гийома де Ногаре. Тюремщики, впервые увидевшие улыбку на устах Жака де Моле, решили, что тамплиер лишился ума. Впрочем, недолго продолжалось необычное для заключенного поведение. Радость от спасения величайшей реликвии – главного сокровища ордена – сменилась осознанием того, что он никогда не увидит хитон Спасителя, никогда не прикоснется к нему, не сотворит над ним молитву. Настроение Великого магистра продолжало меняться от радости к огорчению, и наконец, главным человеком ордена овладела апатия. Ему стало все равно, что произойдет с ним и с орденом Храма. Подобное настроение было совершенно некстати, потому что появилась реальная возможность спасти орден, или хотя бы многих его братьев от смерти и заточения. И Жак де Моле не смог ее использовать.
В христианском мире начали ходить слухи, что французский король присвоил собственность тамплиеров; а самые смелые говорили, что из-за денег орден Храма и был уничтожен. Филипп Красивый не был отчаянным храбрецом, а потому почел за лучшее затаиться и несколько лет не производить никаких действий с тамплиерами, а также с их имуществом. Что ж… Время стирает в памяти людей даже собственные успехи и боль. Мир стал забывать о храмовниках, к радости короля. Но… Монарх, совершивший немало вероломных поступков с целью поправить опустевшую казну, на сей раз изменил собственному правилу. Оно гласило: любое начатое дело следует доводить до конца в кратчайший срок; иначе появятся другие люди, которые поставят последнюю точку совсем не там, где предполагал человек, прошедший начальную и самую трудную часть этого дела.
Неожиданно глава христиан – Климент V – потребовал от короля допустить его уполномоченных к томящимся в тюрьмах тамплиерам. Слабовольный и зависимый от Филиппа, Великий понтифик собрал в кулак остатки воли и приступил к судебному разбирательству, коего устал ждать христианский мир. В противном случае Климент утратил бы остатки своего авторитета; ведь орден Храма подчинялся только ему и только Великий понтифик имел право его судить.
В свою очередь, королю Франции недоставало наглости и сил, чтобы отвергнуть законы, на которых держалось тогдашнее мироустройство. Итак, посланники Климента появились в тюрьмах, где содержались тамплиеры, и последние, иные искалеченные и полусгнившие, поверили, что в этот мир вернулась справедливость. Они искренне каялись в клевете на самих себя, и их выслушивали – впервые за последние годы.
– Все обвинения, – с жаром повествовал рыцарь-тамплиер Понсар де Жизи, – касающиеся отречения от Иисуса Христа, плевка на крест, мужеложства и прочих гнусностей, были ложными; все то, в чем братья ордена и я сам, исповедались ранее, было ложным, и они сделали сие только потому, что их пытали, а также оттого, что тридцать шесть братьев ордена умерли в Париже, как и множество других в прочих местах, вследствие пыток и мучений.
Один из кардиналов удивился:
– С каких пор рыцарям Храма стал известен страх? Тамплиеры ведь появились и существовали на Святой земле – среди сарацинского окружения. Каждый день они смотрели в лицо опасности и умирали чаще, чем обычные воины. Твои братья предпочитали смерть и пытки в плену неверных измене Христу и своим обетам. Что же тебя испугало до такой степени, что ты совершил ужаснейшие признания?
– Меня пытали водой и огнем; девять недель меня и прочих братьев, держали на хлебе и воде, – торчащие кости, обтянутые лишь кожей, подтверждали слова тамплиера. – Братья в плену неверных умирали с радостью, погибая за Святую землю, терпя от врагов те муки, что и наш Спаситель на кресте. У нас же страдало тело и плакала душа, потому что братьев ордена ждала самая бессмысленная и несправедливая смерть. Мы надеялись, что Великий понтифик озаботится судьбой своего преданного ордена и правда вновь будет торжествовать. Ради того, чтобы сохранить жизни до часа истины, я и мои братья пошли на презренные уловки. Теперь мы все молимся, чтобы Господь послал вам терпения и сил справедливо во всем разобраться.
– Великий понтифик гораздо скорее занялся бы делом ордена Храма, если б не было множества чудовищных признаний, – заметил архиепископ Нарбоннский. – Я недоумеваю, как можно так себя оговорить даже под страхом смерти?!
– Все очень просто, архиепископ. Я был готов к смерти с той минуты, как впервые надел белый плащ с красным крестом, – произнес тамплиер. – Вместе с одеянием рыцаря Храма ко мне пришла уверенность, что во славу Господа я смогу без страха лишиться головы, взойти на костер, быть сваренным в кипятке либо смоле. Я был готов к скорой смерти. Но я настолько же оказался неспособен выносить долгие страдания, в которых нахожусь более двух лет.
– Не беспокойся, Понсар де Жизи, – обнадежил пленника епископ Лиможа, – дело ордена решится по справедливости.
