– Ни мгновения не сомневаюсь в этом! – горячо воскликнул тамплиер. – Только опасаюсь, что могу не дожить до этого времени. Нельзя не заметить, как омрачились лица прево и нашего главного тюремщика после моего признания.
Уполномоченные Папы дали указания Филиппу де Воэ и Жану де Жанвилю: никоим образом не издеваться над Понсаром де Жизи.
С жалобами пришло множество тамплиеров, но уполномоченные Папы должны были оправдать либо осудить орден, а не каждого его члена в отдельности. Неграмотным братьям из низших сословий, несмотря на свою многочисленность, трудно было соперничать с коварным интриганом и опытным юристом – Гийомом де Ногаре. Братья-сержанты на допросах растерянно запинались, путались в показаниях, иногда противоречили сами себе.
Переломить ситуацию в пользу ордена могло его руководство, но оно повело себя весьма странно. Казалось, Господь покинул этих людей, забрав при этом разум и волю.
Генеральный смотритель ордена – Гуго де Пейро – заявил уполномоченным, что свои показания в защиту ордена он даст только лично Великому понтифику.
– Так зачем же ты здесь?! – с недоумением спросил Жиль Эйслен, архиепископ Нарбоннский.
– Насколько мне известно, уполномоченные Великого понтифика готовы выслушать любого, кто пожелает что-то сообщить по делу ордена Храма, – произнес Гуго де Пейро. – Потому я и стою перед вами.
– Мы здесь, чтобы слушать, а не смотреть, – поморщился епископ Лиможа. – Или говори, или уходи.
Гуго де Пейро растерялся, он ожидал более обходительного отношения к себе, а потому смущенно пролепетал:
– При всем уважении к Святейшему Папе и королю французскому, я прошу, чтобы собственность ордена Храма не растрачивалась впустую, а была направлена на нужды Святой земли.
Затем предстал Великий магистр ордена Храма. Вопрос: «Будет ли он защищать орден?» – Жак де Моле и вовсе пропустил мимо ушей. Он увидел рядом с уполномоченными Климента тощее болезненное лицо Гийома де Ногаре; глаза хранителя королевской печати горели лютой ненавистью, и казалось, были способны испепелить Великого магистра. Пока Жак де Моле не сгорел, но, похоже, в самый ответственный момент потерял дар речи, слух и способность здраво мыслить. Когда вопрос прозвучал повторно, глава ордена еле слышно произнес нечто непонятное:
– Я прошу разрешения обратиться к братьям ордена Храма за советом и помощью.
– Защитники не полагаются тем, кто обвинен в ереси, – напомнил архиепископ.
– Если вам необходима правда об ордене Храма, то она известна всем правителям, князьям, прелатам, герцогам, графам и баронам. Всем им доподлинно известно о благочестии тамплиеров…
– Советуем тебе, Жак де Моле, как следует обдумать слова защиты, помня о ранее сделанных тобой признаниях, – перебил магистра епископ из Байе.
Глава ордена долго молчал, собираясь с мыслями, но ничего лучшего не смог придумать, как попросить отсрочку в восемь дней. Он получил просимое. Но что это дало? Он по-прежнему надеялся найти помощь и спасение у людей. Орден могло спасти только чудо, и от смертных его напрасно ждал несчастный тамплиер.
Спустя восемь дней Жак де Моле, к удивлению всех, объявил:
– Великий магистр ордена Храма подчиняется только Папе Римскому, и только ему я буду давать отчет о действиях ордена. Я желаю, чтобы Святой Отец выслушал меня как можно скорее, потому что я расскажу нечто важное, что послужит к чести Христа и Святой Церкви.
Поведение Великого магистра вызвало вздох облегчения у врагов, сожаление у друзей, презрение у равнодушных.
Король и его советники надеялись: коль Жак де Моле отказался защищать орден, то его примеру последует большинство братьев. Однако рядовые тамплиеры продолжали рваться к уполномоченным Климента, чтобы рассказать правду о роковых событиях, правду об ордене. Между людьми короля и братьями-храмовниками велась напряженная борьба.
К уполномоченным стремились попасть тамплиеры, которые избежали ареста и скрывались в горах, в лесах, на болотах. Теперь, когда появилась надежда, они, не раздумывая, жертвовали свободой и жизнью. Защищать орден рвались нищие бродяги, получавшие от тамплиеров хорошее подаяние и помнившие доброту братьев. Их отлавливали королевские шпионы и воины, однако все равно счет защитников ордена, сумевших добраться до уполномоченных, шел на сотни.
Яркую речь перед уполномоченными Климента V произнес простой капеллан Пьер Болонский:
– Я признаю лживыми все обвинения против ордена. Чудовищные признания получены под жестокой пыткой. На наших глазах у наших братьев сжигали пятки, вырывали ногти и разрывали живые тела на части. Даже сарацины не пользовались столь изощренными пытками. Нечеловеческая боль вела к помутнению разума, и некоторые братья не осознавали собственные произнесенные слова. Чтобы остаться в живых и донести миру правду об ордене, братьям пришлось подписать все, что требовали тюремщики. Напоминаю почтенным уполномоченным Святого престола, что в государствах, где запрещено применять пытки, не нашлось ни одного тамплиера, запятнавшего свой плащ ересью и преступлением. Король и его советники – вот настоящие преступники! О какой справедливости можно рассуждать, когда и сейчас тамплиеров держат в королевских тюрьмах, над ними по-прежнему висит угроза истязаний и смерти!
– Ты опорочил короля, Пьер Болонский, – прорычал мертвецки бледный Гийом Ногаре. – За такие слова придется держать ответ.
– Почему во время церковного расследования, на допросе, присутствует мирянин?! – возмутился тамплиер. – Разве он свидетель чему-нибудь? Или он пришел сознаться в убийстве сотен братьев ордена?! Нет? Тогда Гийом де Ногаре обязан покинуть нас.
Архиепископ попросил Гийома де Ногаре удалиться, и всесильному хранителю большой королевской печати пришлось подчиниться.
Король и его свита боролись (уже не открыто, но тайно) с орденом и между тем нащупывали слабые места у поверженного, но до конца не уничтоженного противника. Когда уполномоченные папы снова захотели допросить Пьера Болонского, выяснилось, что капеллан таинственным образом исчез из тюрьмы.
Уполномоченные Климента V однажды собрали восемьдесят тамплиеров, которые пожелали защищать орден. Им был зачитан обвинительный акт, состоящий из ста двадцати семи статей. Документ составлял хитроумный Гийом де Ногаре, а потому в нем самым коварным образом чудовищная клевета была перемешана с правдой, которая имела место, но также была извращена. В общем, храмовники всегда были бы неправы: и если отвергнут все обвинения, и если примут их. Акт зачитали на латинском языке, которого братья-сержанты, в большинстве своем, не знали. Уполномоченные предложили зачитать то же самое на французском языке, но это вызвало возмущение тамплиеров:
«Не хватало, чтобы нас заставили выслушивать все эти низости и клевету еще и по-французски!»
Филипп Красивый оказался в сложной ситуации, дальнейшее промедление грозило ему ужасным поражением. Оправдание ордена допустить было нельзя, а дело упорно стремилось повернуться вспять. Гийома де Ногаре одолевали болезни, и он уже не мог столь виртуозно плести беспроигрышные интриги. И тут вернуться вчерашнему дню не позволил другой советник короля – Ангерран де Мариньи. Хитрец, наступавший на пятки Гийому де Ногаре, просчитывал все на шаг вперед.
