– Я и горел, но уже один. Вильнув задом на прощанье, она убежала, только я ее и видел.
– На ее месте я еще огрел бы тебя оглоблей. Удивительно, как она не обозвала тебя старым евнухом.
– Такова женщина, – философски изрек Гарт. – Начинаешь к ней приставать – обзывает тебя старым развратником, не обращаешь на нее внимания – и вот ты уже евнух.
– Великую скорбь испытал я тогда, – прибавил Бильжо. – Не забыть этого.
Герен, пользуясь случаем, выудил мудрую мысль из Писания:
– Какая бы ни постигла тебя скорбь, не обвиняй в ней никого, кроме себя, и говори: это случилось со мной за грехи мои.
– Надо было помолиться Богу, – сказал Филипп, – попросить Его, чтобы помог в таком деле.
– Ты же знаешь, государь, – мы, наемники, не верим ни в Бога, ни в черта. А в таких делах помощник из Бога, полагаю, неважный. Тут уж если твой дружок уснул, так не добудишься. Ты вот тоже, поди, молился?
– Бог отвернулся от меня, увидев, что датчанка заколдована. Вот откуда ее неземная красота.
– Но если так, то зачем тебе женщина, которую заколдовали? – задал резонный вопрос Герен. – Отошли ее обратно – и дело с концом. Твой дядя поможет тебе расторгнуть брак, а нет – я сам возьмусь за это и найду лазейку для родства. А ты еще собрался ее короновать! – прибавил он. – Зачем?
– Обряд миропомазания снимет все колдовские чары, – ответил Филипп, – так учат святые отцы.
– Поменьше бы ты их слушал, – пробурчал Бильжо.
– Надеешься, значит, на помощь небес? – усмехнулся Гарт. – Хочешь-таки овладеть телом богини? Смотри, Филипп, не раскаяться бы потом. Ведь королевой станет!
– Христос поможет мне, на Него уповаю! – И король осенил себя крестным знамением.
– Что ж, поступай как знаешь, но не говори после, что твои друзья не пытались предостеречь тебя от безрассудного шага.
– На все воля Божья.
Тем временем из дворца, в сопровождении прелатов и придворных, вышла Ингеборга. В алой мантии с лилиями, такой же, как и у супруга, с венцом из драгоценных камней, озаренная лучами ласкового солнца, – она казалась Афродитой, вышедшей из пены. Филипп смотрел на нее, и ему казалось, что нет женщины на свете прекрасней. А что ночь не удалась – так велика ли беда? Бильжо прав: со всяким может случиться. С ним Бог, а это главное, и Он не допустит, чтобы их брак распался, и изгонит злые чары. Он всемогущ, всё в Его власти.
Меж тем фрейлина, подруга, шептала на ухо Ингеборге:
– Смотри же, не груби, будь покорной во всем. Тебе предстоит сделать последний шаг на пути к короне.
– Идиотка! Укажи мне лучше путь к постели!
– Не отчаивайся, я научу тебя, как приручить этого медведя.
Но тут к ним подошел король, и дочь северного народа скромно потупила глазки. Архиепископ дал знак, и шествие направилось к собору.
Вновь затрезвонили колокола. И так же, как и вчера, ликовал народ, прославляя королевскую чету и утоляя жажду вином из бочек, расставленных повсюду. И весело играли музыканты на своих инструментах, а акробаты шли на руках впереди молодоженов, смотревших на них без улыбок, грустными глазами.
Когда подошли к паперти и уже собирались войти в раскрытые двери, Филипп украдкой бросил взгляд на супругу. Не останавливаясь, поманил рукой отца Гийома.
– Аббат, скажи ей, пусть улыбается. Мы все же не на похоронах.
И они вошли в здание собора. Уже второй раз. Лицо у короля отрешенное, неживое, нет обычного румянца на щеках, вместо него пугающая бледность. Скажи кто, что монарх вернулся с похорон собственного отца или собирается идти – не ошибся бы.
Принцесса, невзирая на увещания аббата, сохраняла на лице каменную неподвижность. Галатея, до ее оживления Пигмалионом, вызвала бы больше симпатии у присутствующих.
Так Филипп с супругой проследовали до алтаря, стоящего на возвышении. И тотчас дядя короля в окружении двенадцати епископов приступил к церемонии миропомазания.
Придворные зашушукались, кося взглядами на чету молодоженов. Поначалу они приписали их убитый вид обычной усталости после бурно проведенной ночи и решили, что на коронации лица разгладятся, заблестят взгляды. Но не разгладились и не заблестели. По-прежнему лица у обоих были печальными, а взглядов никто и не видел: они были устремлены в пол. Народ, от глаз которого странное поведение точно затравленных супругов также не укрылось, в свою очередь заволновался, зашептался – вскидывая брови, пожимая плечами.
Святые отцы, в противоположность этому, не выказывали ни малейших признаков удивления. Под звуки труб и пение хора обряд шел своим чередом. Все было продумано, взвешено, точно прелаты действовали согласно начертанному на стене во время Валтасарова пира изречению
[63]. Казалось, они всю жизнь только тем и занимались, что короновали принцев и жен монархов. И лишь в тот момент, когда после ритуального вступления дядя Гильом приступил непосредственно к коронации коленопреклоненных супругов, произошло нечто, заставившее святых отцов задвигаться, в испуге забегать глазами по сторонам.
Подтвердив возведение на царство Филиппа, архиепископ повернулся к Ингеборге. Потом дал знак. Подошли два епископа, развязали тесемки на ее тунике и потянули ее вниз, дабы обнажить место на груди, где его преосвященству предстояло начертать крест.
Королю захотелось посмотреть. Наверное, не стоило ему этого делать. Едва он бросил взгляд, как молодая и белая кожа супруги стала дряблой и сморщенной, желтой, поросшей волосами. А лицо… Он увидел профиль мерзкой хари сатаны – с пятачком вместо носа, рожками на голове и кисточками на огромных ушах, поросших шерстью. Он в ужасе отшатнулся, глаза едва не полезли из орбит. И вдруг это поросячье рыло стало поворачиваться, а потом в упор посмотрело на него и закатилось смехом.
Побледнев, Филипп с криком бросился к дяде. Архиепископ оторопел, рука, протянутая к Ингеборге, застыла в воздухе. Прелаты, почуяв неладное, тотчас окружили это место, скрыв за своими широкими одеяниями от глаз толпы. На короля страшно было смотреть: взгляд остекленел, зубы стучат, в лице ни кровинки, трясущиеся руки намертво вцепились в полы одеяния архиепископа. Потом он замахал ими в воздухе, словно отгоняя бесов, и громко зашептал бледными, бескровными губами:
– Дядя! Дядя!..
Гильом Реймсский догадался протянуть ему распятие. Король схватил его, поцеловал и рывком протянул руку в сторону датчанки, вернее, той хари, что увидел вместо нее. Но рука остановилась, а взгляд застыл, как и он сам. Сатана исчез. Все исчезло. На него недоуменно глядела его супруга с лицом едва ли краше, чем у мертвеца.
