– Все так и было. Заехал в один замок, а там торжество. Дочери хозяина стукнуло пятнадцать. Меня попросили спеть для нее любовную песню. И я… я не спел ее. На втором куплете эта проклятая канцона вылетела у меня из головы, как птица из клетки. Стыд был ужасный. Меня чуть не побили. Потом заставили петь вторую. Я спел сирвенту о попах.
– И что же? Она им не понравилась?
– Она пришлась не по вкусу именно тому, против кого была направлена. Там, оказывается, был аббат, которого я не заметил. А песенку спел, на свою беду, острую. Известно, как жадны церковники и хитры, как дурят народ и богатеют при этом. А ведь я и сам был монахом, да потом бросил это: уж больно скучно. А Рим… о, я спою только один куплет, и вы поймете, за что меня выгнали из замка.
– В другой раз, – оборвал его Гарт, – нынче нам не до песен. Скажи, эта ли дорога на Компьень?
– Она самая, сир, я как раз по ней и иду. Меня обозвали свиньей и вышвырнули вон из замка сеньора де Рокбер. Черт бы побрал этого аббата. То-то я думаю: чего это все хмурят брови? Оказалось, этот святоша приходится родственником хозяйке замка. А я про него: «Грабитель грязный, ослиная рожа…»
– Довольно, трувер, – снова оборвал его Гарт, – ты же видишь, нам не до тебя.
– Меня зовут Герен, – произнес бывший монах. – Если хотите, я покажу вам верную дорогу. А эта петляет; упаси бог, забредете в болото, а там гадюк видимо-невидимо.
– Что ж, предложение разумное, – кивнул Гарт. – Садись на мула. Спутник нам не помешает. Ехать, похоже, немало. Человека с собой везем.
– Ваш товарищ? Ранен? Заболел? – спрашивал Герен, взбираясь на мула.
– Болен бедняга. Нервы у него сдали. Со змеями боролся. Одна укусила, думали – гадюка.
– А оказалось?
– Полоз. Его он и зарубил. Но рана ноет, да и плохо ему, без памяти, дрожит весь.
– Тогда едем. Я знаю, где живет медик. Когда я шел сюда, то увидел издали дым костра. Не ваш ли? Похоже, ночевали в лесу?
– Куда же ехать в темень?
– Не догадались поджарить полоза? Говорят, очень вкусный, а если к тому же человек голоден, как Немейский лев…
Бьянка протянула ему кусок изжаренного мяса. Герен схватил ее руку и, прежде чем взять кусок, почтительно поднес ее к губам.
– Благодарю тебя, путница, ты возвращаешь мне жизнь, – проговорил он, жуя полоза. – Но это не все. Когда останемся одни, я буду петь тебе песни о любви. Не возражаешь?
– Договорились, – улыбнулась Бьянка.
Компьень стоял на Уазе, правом притоке Сены, как раз на границе королевского домена с графством Вермандуа и с графом Клермонским. Город, как и Париж, обнял реку с обеих сторон, хотя строиться начал на левом берегу. Именно там внук Карла Великого король Карл Лысый велел построить замок, который и стал королевской резиденцией.
Проехав мимо замка, путники остановились у моста через Уазу. Здесь, на набережной, в двухэтажном доме жил лекарь. Правда, скорее его считали алхимиком. В его комнатах можно было увидеть всевозможных размеров колбы, пробирки и реторты, в которых вечно что-то булькало и переливалось, а из окон валил вонючий дым. Утверждали, будто он занят поисками философского камня. Так или иначе, но дом этот вызывал интерес у духовенства.
Услышав об этом, а также о сумме, которую запросил мнимый лекарь, Гарт решил отвезти больного принца в монастырь, рядом с Компьеньским замком. Монахи – люди ученые, наверняка разбираются в болезнях, к тому же вряд ли заикнутся о плате, узнав, кого к ним привезли.
А принц по-прежнему был в беспамятстве, бормотал что-то о змеях, о коронации, о кострах. Его положили в келье. Позвали ученого монаха, сведущего в медицине. Тот, недолго думая, осенив крестом животворящим сначала себя, потом больного, принялся, упав на колени, читать молитвы во славу Господа и об исцелении раба Божьего Филиппа. Пришел настоятель. Оба взялись священнодействовать над юным телом, призывая на помощь Матерь Божью, Святой Дух и архангелов, кои невидимыми тенями кружились над ложем, изгоняя хворь одним взглядом своим.
Принц был бледен, продолжал метаться в бреду. На него накинули плат, он сбросил его и раскрыл рот, жадно дыша.
Герен нахмурился: воздух в келье был сперт, тут у здорового человека начинала кружиться голова. А в царившем вокруг полумраке так и чудились демоны, хохотавшие над монахами и мечтавшие прибрать еще не исповеданную душу к себе.
– Они его угробят, – толкнул локтем Герен Бьянку. – Ей-богу, они собрались его уморить. Посмотри на их постные рожи: это же лики мертвецов! Эй вы, – крикнул он святым отцам, – а ну раскройте окно! В вашей келье, как в могиле. Тут даже мы задыхаемся.
И он снова высморкался в свой платок.
Подняв указательный палец, настоятель назидательно молвил:
– Негоже сие действо, ибо влететь могут духи зла и войдут в больного. Тогда Господу Богу трудно будет выгнать их обратно, ведь они пришли за душой, которую просит сам сатана себе на утеху.
– Да ведь это принц! – вскричала Бьянка. – У него нервное потрясение. Не хотите открывать окно? Так дайте ему теплое питье. Напоите его каким-нибудь соком, только теплым. И побольше, не жалейте!
Настоятель выразительно посмотрел на монаха; тот, опустив голову, неторопливо направился куда-то.
– Живей, святоша! – крикнул ему Гарт. – Забыл, кто тут лежит? Или хочешь, чтобы тобой занялся королевский палач?
Монах, оглянувшись и злобно сверкнув глазами, исчез. Настоятель счел нужным вмешаться:
– Сия обитель – владение герцога Вермандуа. Но он далеко. Ближайший сеньор – его благочестие епископ Нуайонский. К нему следует отправить гонца с известием и ждать его решения.
– Пока ваш епископ что-то решит, принц Богу душу отдаст! – возмутилась Бьянка.
– Церковь не позволит этого, – снова заговорил настоятель. – Умирающего надлежит причастить Святых Даров и соборовать.
– Я его сейчас убью! – прошипел Герен.
– Соображаете ли вы, что говорите? – вмешался Гарт. – Кого причастить, кого соборовать? Разве больной умирает?
– Но что же тогда делать? – развел руками святой отец.
В это время вернулся монах.
– Его скорее надо разбудить! Дайте ему питье! – приказывала Бьянка. – Так, хорошо… Иисусе Христе, он открыл глаза! Он пришел в себя! Выпейте еще, ваше высочество, вам станет лучше. А хотите, я расскажу вам веселую историю? Честное слово, это вам поможет. Вам нужно смеяться, хохотать! Вы забудете, что было, и тогда… ах, что бы вам рассказать… что бы такое смешное?
И она с мольбой в глазах посмотрела на Герена. Тот немедленно снял со спины лютню и исполнил песенку про жадного и толстого попа, который безжалостно обирал свою паству.
– Замолчи сейчас же, – замахал на него руками настоятель. – Запрещено петь богохульные песни в храме Божьем.
