Громкий хохот армии наемников был ответом на эти слова. Филипп ужаснулся. Катары – это, оказывается, еще полбеды. Послушали бы этих головорезов, откровенно насмехающихся над Евангелием, над жизнью Христа!
Он бросил взгляд на Гарта, думая найти в нем своего единомышленника. Но бывший каноник, не отличавшийся особой набожностью, смеялся вместе со всеми. Впрочем, поглядев на Филиппа, стер ладонью улыбку с лица.
– Не свисти, Гарпен, – крикнул еще один рутьер, видимо, его приятель, – ты бы и сам пошел к храмовникам, да привык к обжорству, а они этого не любят. Да и до баб ты большой охотник. А вот что касается Андре, то тут совсем другая история. Он бастард, в этом его беда, а может, и счастье. Внебрачные сыновья в орден Храма не принимаются.
– А ведь я хотел было, – подал голос Андре де Бланфор. – Они берут почти всех, но почитают лучших, а не знатных. Это для того, кто хотел стать не рыцарем, а монахом. Но я не хотел, а знатностью не вышел, иначе попал бы в ополчение.
– Что же тебя потянуло туда? – спросил Бильжо. – Ах да, тебя ведь отлучили от Церкви, а рыцари Христа вербуют не глядя на это.
– Во-первых, я был беден тогда, а их совершенно не интересовало содержимое моего кошелька. Во-вторых, там был мой брат.
– Что с ним стало? Умер?
– Он сражался с неверными, как лев с собаками. Лишь Богу известно, сколько сарацин пало под его мечом. Но и рыцари несли потери. Однажды они сопровождали короля Иерусалима и попали в засаду. Триста братьев пало в том бою, остальных мусульмане взяли в плен. Среди них был и мой брат Бертран. Потом его отпустили, и он слал письма королю Людовику, где указывал на великое множество воинов султана Нуреддина и описывал их наглость. Он рассказывал ему о сражениях и захвате большого города. Затем они выступили в поход, но их настигли магометане и перерубили всех до единого… Так погиб мой брат, и я дал клятву отомстить за него и всех рыцарей, которые пали в бою с исламистами. Пока я жив, клянусь беспощадно истреблять это поганое племя, невзирая на возраст и род! Попадется мусульманка – и ей вспорю живот, ибо из этого гнилого болота могут выползать только черные ядовитые змеи!
– Тебе скоро представится такая возможность, Андре де Бланфор, – сказал ему Филипп. – Саладин, племянник Нуреддина, не дает покоя христианам на Святой земле, совершая на них нападения. Будем надеяться, папа объявит Третий крестовый поход, и тогда все мы посчитаемся с врагом за смерть наших братьев во Христе.
– Насколько мне известно, тамплиеры и вправду поначалу представляли собой рыцарское братство для защиты паломников, – подал голос Риго Селлерье. – Но лет сорок назад они прониклись настоящим воинским духом, а за ними и госпитальеры. Сколько их погибло с тех пор от рук неверных! Много рыцарей захоронено в нашем монастыре, среди них великие магистры. Эти долго не жили. Три, от силы пять лет – и вот уже их сенешаль становится новым магистром.
– Вообще, в тамплиеры шли те, кто желал возродить истинный дух рыцарства и спасти собственную душу, – сказал Симон де Фоконбер. – Ведь обычный рыцарь – это прежде всего разбойник, грабитель и убийца. Его христианский долг – защита бедных, вдов, сирот, священников и нищих. Это всё он презирает так же, как и любую справедливость. Когда он начинает понимать, что должен снять с себя проклятие, наложенное на него не только епископом, но и просто людьми, он вступает в братство тамплиеров. А потом надевает на себя белую рясу или плащ – знак того, что он оставил темную жизнь и через жизнь светлую должен вернуться к своему Творцу. После этого они разделяются на светских и религиозных воителей. Так повелел им Бернар Клервоский. Воины Христовы смело сражаются в битвах за Господа своего, не боясь смерти, ибо она получена от Христа. Кроме того они защищают слабых, обиженных, паломников… но что это? Или меня обманывают мои глаза, или я вижу впереди одного из них!
И Симон указал на человека, стоявшего прямо посреди дороги. На человеке капюшон, глаз не видно. В руке посох. Смотрит вперед, но так, что видит всех, в то время как его лица не видит никто.
– Будь я проклят, если это не нищий, который просит подаяние! – воскликнул Бильжо и протянул страннику пару серебряных монет.
– Милостыня – верх рыцарской добродетели! – добавил Бертран де Монфор, протягивая нищему еще монету.
Подъехал Гарт. Зачерпнул из кошелька сколько смог, протянул руку, и в это время нищий откинул капюшон.
– Эрвина! – вскричал Гарт, соскакивая с лошади и вкладывая деньги ей в ладонь. – Вот так встреча! Как ты здесь оказалась? Не с неба же свалилась!
– Она всегда появляется там, где ее никто не ждет.
С этими словами Бильжо подошел и поцеловал Эрвину в щеку. Она в ответ улыбнулась ему.
Кое-кто спешился. Остальные, и король в том числе, остались в седлах. Филипп мучительно пытался вспомнить, где он слышал это имя. Совсем недавно кто-то говорил ему. Кто? Он стал перебирать в памяти события прошлых дней: турниры, охота, беседы с матерью, с отцом… И тут он вспомнил. Ведь это та самая, благодаря которой… Филипп соскочил с коня, подошел, поцеловал старухе руку и вложил в нее кошель. Она долго, не мигая, смотрела на него чистыми глазами, не раскрывая рта. Молчание столь затянулось, что Филипп, смутившись и отойдя назад, опустил взгляд. Эрвина улыбнулась и подошла ближе к нему. Филипп, недоумевая, поднял голову. Тогда старуха низко склонилась перед ним и замерла. Слишком долгим показался юному монарху этот поклон.
– Отчего ты поклонилась мне, добрая женщина? – спросил он ее.
И услышал ответ:
– А разве не ты вырвал меч из железной наковальни Мерлина и не стал королем Артуром?
Филипп растерялся. Потом спросил:
– Но как ты узнала?…
– Что ж тут гадать? Ты самый молодой среди всех и остался в седле, тогда как другие попрыгали на землю. А возле тебя мой славный Гарт. Видишь, как просто, король. К тому же дар твой весомее других, что говорит о твоей щедрости и добром сердце. Если я добавлю сюда вежливость, великодушие, скромность, любезность и осторожность, думаю, закончу список твоих добродетелей.
– А теперь, мать, перечисли смертные грехи, – попросил Гарт. – Да и нам всем надлежит послушать, дабы не забывать.
– Зачем говорить то, что юный король знает и без меня, ведь его учили этому, – возразила Эрвина. – Да и вам это ни к чему. Разве среди вас нет монахов? Уж они живо напомнят, чему их учили в монастырях. Тебе же, сынок, – вновь поглядела она на Филиппа, – вот что я скажу. Каждый из смертных грехов, о которых твердят попы в церквах, – враг твой. Помни об этом, когда начнешь войну, ибо напрасно пойдешь в атаку на врага, не победив его вначале в самом себе.
– Что же это за враги? Я, к примеру, не знаю! – вскрикнул Годемар. – Я же не был монахом.
Риго Селлерье подсказал ему:
– Гордыня, алчность, зависть, гнев, леность…
– … блуд и чревоугодие, – со смехом закончил Гарпен.
