Вначале, по традиции, всадники с опущенными копьями проехали мимо королевских лож, приветствуя августейших особ. На рыцарях сверкали всеми красками плащи, а на щитах – гербы, по которым узнавали, к какому роду принадлежит всадник. На копьях трепетали вымпелы, в руках у оруженосцев развевались на ветру разноцветные знамена. Все сияет золотом, серебром, красным, зеленым и синим цветом. Толпа зрителей тоже довольно пестрая, не говоря уже о дамах и трибунах, затянутых красным сукном.
Закончив парадное шествие, всадники разъехались по обе стороны, и герольд дал сигнал к выходу на арену первой пары. Это были граф Тибо де Блуа и Гуго, виконт Камбре, муж Маргариты, графини Блуа и Шатодена. За ними сломали копья граф Орлеанский и герцог Немурский. Затем знать уступила место простым рыцарям, порою даже совсем бедным. Кое-как бедняга наскреб денег на кольчугу, копье и коня и вот теперь уповал на удачу, усердно молясь Богу. А вылетит из седла, путь один – идти к кому-нибудь в услужение или в войско простым воином. На худой случай – к рутьерам. Они тоже выезжали на ристалище – те, что на службе у короля.
А турнир продолжался. Вылетали из седел всадники, трещали щиты, рвались кольчуги; рыцаря после падения порой выносили на руках, и он долго еще не мог прийти в себя. Целый лес копий с тупыми наконечниками стоял возле ограды, их то и дело забирали оттуда, и при стычке они ломались, как хворостины, столь силен был удар. Удержаться в седле мог только крепкий телом и опытный боец, но иногда случалось, что оба падали на землю. В таких случаях заезд возобновлялся. Однако борьба велась по правилам, за этим строго следили герольды. Кроме копья применялись тупые и обтесанные мечи, которыми разрешалось наносить удары только сверху вниз.
Ажиотаж зрителей возрастал. Сотни глаз были жадно устремлены на ристалище, потому что делались ставки на того или иного рыцаря. И только духовенство не выражало восторга и не делало ставок; напротив, хмуря брови, исподлобья наблюдало за состязанием.
– Когда же прекратится это безобразие? – ворчал архиепископ. – Каждые две недели турнир. Посвящение в рыцари, пышная свадьба, день рождения – турнир! Молодежь, видите ли, таким манером демонстрирует свои способности и получает боевое крещение.
– С одной стороны их можно понять, – рассудительно молвил аббат де Торини, – ведь этаким образом рыцарь оттачивает свое воинское искусство. Он бьется и получает добычу. К тому же нельзя не принимать во внимание переизбыток агрессивности у рыцарства. Но с другой стороны глупо так рисковать жизнью, которая нужна христианину для борьбы с неверными. Не так ли? – обратился он к аббату Флери.
– Истинно, – ответил тот, – эти игрища отвлекают рыцарей от крестовых походов и требуют огромных затрат. А ведь эти деньги гораздо правильнее было бы использовать на борьбу с мусульманами. Однако нельзя не признать и того, что рыцарь не сможет победить врага на войне, если он не подготовлен к ней тренировочными боями. Турнир – всего лишь копия войны, без которой рыцарь жить не может.
– Да, но к чему их столько? – подал недовольный голос приор Вижуа. – И ведь не действуют никакие наши запрещения, они совсем не боятся кары Божьей.
– Будем справедливы к этому турниру, ибо он мирный, – взял слово епископ Лангрский. – К тому же это, что ни говори, школа войны. Без такой практики ведения боев сможет разве рыцарь, тем более молодой, победить магометанина, своего извечного врага? Однако нельзя сбрасывать со счетов, что в таких сражениях рыцари порою убивают друг друга, и эта игра, как они ее называют, иногда переходит в настоящее побоище. Этому немало примеров. Поэтому состязания эти очень опасны. Возьмем Ланьи, где на турнир съехались три тысячи рыцарей. Что же из этого вышло? Настоящая битва, где пали мертвыми сотни воинов, которых Церковь должна вести на ислам, дабы истребить это чудовище. Именно поэтому я стою за контроль всякого турнира как со стороны духовной власти, так и мирской.
Архиепископ продолжал хмуриться, бросая тяжелые взгляды на рыцарей и на ряды зрителей. Его собеседники уловили новую причину недовольства его преосвященства. И услышали:
– А волосы? Какова длина волос у мужчин? Ведь они становятся похожими на женщин! Даже собирают их на затылке, завязывая лентой. Это ли не срам для мужчины! Но что еще страшнее и позорнее – они отращивают бороды и становятся похожими на мусульман!
– Видимо, такая пошла у них мода, – неуверенно предположил приор.
– Необходимо запретить эту дурную моду! – повысил голос архиепископ. – Я лично напишу папе, пусть издаст буллу о наказании женоподобных мужчин и тех, кто обрастает черной бородой, как поганый магометанин! Не пускать такого в церковь, пока не снимет бороды!
– Да ведь и без того сеньоры нечасто посещают храм Господа, пропускают много служб, – пискнул рядом с его преподобием клирик Андре.
– Что? – воззрился на него архиепископ Реймсский, в будущем кардинал и папский легат. – Пропускают службы? Отчего бы это? Уж не ересью ли тут пахнет?
– Нет, монсеньор. Господа много времени проводят на охоте, вот и забывают про Церковь. Они пропадают там целыми днями. Но это не только их страсть, а и средство добывания пропитания. Мужчине нужно много мяса, притом свежего, иначе где ему взять силы?
– А о виллане он подумал, этот мужчина? О том, кто кормит его, дает хлеб? Что, если волк, кабан или олень повадится в его огород и начнет там все пожирать? Что делать бедному земледельцу, дабы защитить свой урожай? Только убить мерзкое животное. А за убийство зверя сеньор повесит своего виллана, не так ли?
– Может вместо этого выколоть глаза и отрубить руки.
Архиепископ задумался. Бросил взгляд на королевские ложи и изрек:
– Сегодня же подниму этот вопрос в присутствии короля. Охота… страсть… А кто за них будет посещать церковь? Совсем перестали страшиться кары Божьей!
– Они охотнее слушают рог ловчего, нежели колокол церкви, монсеньор, – добавил аббат Флери, – и получают больше удовольствия, выпуская сокола, чем слыша молитву священника.
– Богохульники! Еретики! Креста на них нет! – вскричал Гийом Реймсский. – Буду жаловаться Святому престолу! Что же это такое, в самом деле, происходит? Совсем сбилось стадо сеньоров с духовного пути!
– Коли уж мы заговорили о простолюдинах, монсеньор, – напомнил аббат де Торини, – нелишним было бы упомянуть еще вот о чем. Люди сотнями, тысячами гибнут в нескончаемых войнах. Их безжалостно уничтожают, а деревни сжигают – все для того, чтобы лишить врага источника дохода. Гибнут монахи и монастыри на земле врага. Сервы, вилланы и горожане расплачиваются за издержки бесконечных войн. Рыцари уничтожают виноградники, рубят деревья, засыпают колодцы. Превратить вражескую землю в пустыню – вот цель грабительских отрядов рыцарей. Они уводят скот, а жителей либо берут в плен, либо сжигают заживо в их же домах. Гремит набатный колокол, страх охватывает всех. Церкви пустуют, монастыри нищают, а люди перестают молиться Богу.
– Кому же молиться, если деревни горят и повсюду лежат незахороненные трупы, – поддержал аббат Флери, – а рыцарь попросту забывает свой христианский долг. Да и зачем идти ему в церковь? Грабить соседей и убивать беззащитных вилланов – вот его задача. А ведь война следует за войной, воюет не только король с непокорными вассалами, но и местная знать. Что за барон, если он не воюет: не жжет, не грабит, не убивает? Это его занятие, ибо он воин, а священники убегают из церквей и повсюду валяются разбитые распятия…
