Прошло около пяти минут, прежде чем обшарпанная и порезанная дверь приоткрылась, и я увидела изрытое шрамами страшное лицо со знакомыми глазами.
— Когда-то ты сказал, что я могу прийти за долгом в любое время. Это время настало.
Несколько секунд смотрел мне в глаза, скинул цепочку и дал войти в помещение. В нос ударил странный запах. Так пахнет в церкви или на кладбище. Вроде приятно, но в то же время начинает покалывать кончики пальцев и хочется перекрестится.
— Гостей не ждал. Прости, не прибрался, и есть особо нечего. Могу чаю из листьев смородины заварить.
Голос надтреснутый, сиплый, идет с палкой, сильно припадая на левую ногу. Шумное дыхание слышно издалека. Прошла следом на кухню, села на единственный табурет возле колченогого стола.
— Как здоровье?
— Твоими молитвами, Оксана, а точнее, деньгами… жив пока. Благодарить не стану. Бога о тебе молю каждый день.
Обвела кухню взглядом — на полках иконы, свечи. Несмотря на убогость квартиры, везде чисто, покрашено.
— Чем обязан… через столько лет?
— Связи твои нужны.
— Я давно ни с кем не общаюсь. Я отошел от всех дел. У меня свой путь.
Я внимательно посмотрела на мужчину.
— У всех нас свой путь. Но ты обещал мне вернуть долг. Я никогда не приходила и не напоминала тебе о нем.
— Но все же пришла.
— Да, жизнь заставила. И прийти было больше не к кому.
— Если ОН узнает, кому ты помогала и кого с того света вытащила, нам обоим несдобровать. Я уже давно ничего не боюсь… а ты…
— И я не боюсь. У него теперь своя жизнь. У меня своя.
Мужчина пристально на меня посмотрел… уголок его перекошенного рта слегка дернулся.
— Своя жизнь, говоришь… да, я помню твою жизнь без него.
— Это теперь не важно. Я хочу знать, как подобраться к Зарецкому. Мне надо, чтоб меня представил кто-то, кому он доверяет.
Лицо моего оппонента застыло. Словно превратилось в маску.
— У меня нет и не было таких связей.
— Ты лжешь.
Вскочила с табурета и сделала шаг к нему.
— Лжешь. Есть. Ты работал на его человека и спал с дочерью этого человека.
— Я больше в это не сунусь. Ясно?
— Сунешься. Если хочешь жить — сунешься. До сих пор я молчала о том, что ты остался жив. Молчала и жалела тебя, предателя. Жалела, потому что когда-то ты не дал мне сдохнуть от отчаяния. Помоги мне, иначе я помогу тебе исчезнуть навсегда.
Наверное, я была способна даже убить, и эта ярость пугала, была незнакомо-острой и сильной. Похожей по своему накалу на любовь, только не грела, а жгла ледяным холодом.
— Пути Господни неисповедимы, — пробормотал он.
— Неужели? А когда ты весь в язвах и с гангреной стоял с протянутой рукой на трассе, тоже так думал? Если Руслан узнает, что ты жив — смерть покажется тебе раем.
— Если помогу тебе… моя смерть будет неизбежной. Он вычислит меня и отправит обратно под землю.
— Не вычислит. Никто не станет меня искать. Мы с Русланом разводимся, и у него другая женщина.
Теперь расхохотался он. Глухо, едва слышно, скорее, как-то по немому отвратительно, широко открытым беззубым ртом.
— Я поверю во что угодно, кроме этого. Сколько бы шлюх у него не было, ты всегда была его единственной женщиной. И развод вряд ли что-то изменит.
— Все еще боишься Бешеного? Разве ты не ударился в религию? Может, побоишься своего Бога? Мои дети в опасности, их жизнь в опасности. Эта мразь уничтожила мою семью… понимаешь? Я должна уничтожить его, и ты поможешь мне это сделать… в благодарность за то, что я когда-то сделала для тебя… Серый. Поможешь мне встретиться с Зарецким.
— Помогу тебе умереть, ты хотела сказать, или покончить с собой. Так будет точнее. Он узнает тебя и…и уничтожит.
— Не узнает. Я позабочусь об этом.
— А о детях ты позаботилась? О себе? Подумала? Или заделалась Рембо?
— Позаботилась. Поверь. Я позаботилась обо всем.
Вытащила из-за пазухи сверток с деньгами и ткнула ему в руки.
— Здесь хватит и тебе, чтобы изменить образ жизни и место жительства. Никто не знает, что ты жив.
— Это временное недоразумение. И мой бывший друг с легкостью его исправит. А ты…ты лезешь в змеиное кодло, откуда живой вряд ли вернешься. Ты не умеешь играть в эти игры. Тебя раскусят в два счета.
— Умею. У меня был прекрасный учитель все эти годы.
— Смертная казнь, вот что это.
— Не твое дело. Ты…ты, мразь, когда-то влез в мою семью, ты был виноват в том, что моих детей похитили. Ты мне должен. Поэтому просто помоги мне. Без нравоучений и лживой заботы о моей жизни.
Он вдруг силой сжал мои плечи.
— Я раскаялся, Оксана. Я завязал с наркотой, я скоро буду принят в храм на служение. У меня иная жизнь благодаря тебе. Понимаешь? Когда-то Руслан был для меня самым близким человеком… наркотики и Дьявол сделали из меня предателя, я вымаливаю прощения у Бешеного мысленно каждый день и тебя молю простить меня.
— Прощу… помоги мне, и я прощу тебя. Помоги, или все было напрасно… или ты так и останешься виновен в несчастьях моей семьи и моих детей.
— Что я могу сделать?
— Свести меня с Зарецким. Он строит новый особняк и ему нужен дизайнер. Я хочу, чтоб меня представили ему… и мне нужны фальшивые документы.
— Я давно не…
— Настало время поднимать старых знакомых. Верни мне долг, Серый… Верни.
А сама смотрела на него и вспоминала… вспоминала ту боль, которую не забыть никогда.
"- Серый, увози ее.
"Нет, не сейчас, только не сейчас"
Джип медленно тронулся с места, я все еще пыталась удержать его руку, но наши пальцы разъединились, и Руслан пошел следом за автомобилем, провожая, глядя на меня. Такой бледный, похудевший за эти два дня, с синими кругами под глазами. Почему-то это расставание давалось мне гораздо труднее, чем все те, которые мы уже пережили. Мое сердце сжималось от тоски.
Грохот отъезжающего локомотива заглушил все остальные звуки, и вдруг я увидела, как Руслан дернулся и резко остановился, потом дернулся еще раз и еще. Его глаза в удивлении распахнулись, он схватился за грудь, упал на колени, все еще смотрел на меня, потом перевел взгляд на свою руку, снова на меня. Я увидела, как Нармузинов опустил пистолет, и вдруг все поняла, закричала, дернула дверцу машины. Голос Руслана донесся до меня издалека:
— Гони, Серый, гони, сейчас рванет.
Джип резко сорвался с места, я орала, я колотила руками по стеклу, прижимаясь к нему лицом. Но мы мчались на немыслимой скорости. Начался дождь, ливень. Он хлестал в окна джипа, а я кричала и кричала. Мой голос срывался, я оглохла от собственного крика, но меня никто не слышал, и вдруг раздался оглушительный взрыв. Столп пламени взметнулся в воздух вместе с обломками рельс, кусками железа, стелами и падающими с грохотом разорванными на клочки вагонами. Я смотрела на огонь и уже только шевелила губами:
