— Не любит! Скотина! Зараза!
— Так, здесь все в порядке. Теперь вы. — Бывалый посмотрел на слегка побледневших статистов. Если охраняемому объекту на тренировке приходится так тяжко, то что же суровый тренер приготовил им? — Ты будешь папа! — Палец тренера ткнулся в возникшего перед ним профессора. — Что?!! Опять ты? Сгинь с глаз моих долой! ПАПА у нас крутой, значит, им будешь...
— Ты!!! — радостно завопили черти, глядя влюбленными глазами на Бывалого.
— Я ваша мысль, — веско произнес режиссер будущего шоу, — а мысль убивать нельзя, ибо она бессмертна!
— А ты проверял? — буркнул, высовываясь из-за кресла, Балбес с ошметками банановой кожуры в руках.
— За базар отвечаю! «Папой» будешь ты!
Балбес поперхнулся, подавившись бананом. «Папе» на тренировках доставалось больше всего.
— А мы кто будем? — поинтересовался толстощекий доцент.
— Пока статистами. Будете изображать толпу и бить «папу». Только понатуральней! И учитесь уходить. Ударили, и с копыт! И уползайте, уползайте! Для вашей же безопасности говорю. Настоящего папу все равно не пробьешь, но уж если он ответит... — Бывалый помотал головой, видно что-то вспомнив. — Короче, начинаем. «Папу» на исходную. И быстро! Быстро! Время! Ползаете как черепахи!
Статисты это поняли по-своему. Подхватив Балбеса, они раскачали его и на счет «три!» запустили в полет, вследствие чего «папа» ускоренными темпами покинул охраняемую зону. Границей ее был бамбуковый частокол, прочно стянутый лианами. Раздался глухой удар. Дуб затрясся. Бельчата к этому были не готовы. Они горохом посыпались с ветки. Приземлились удачно. Прямо на мохнатую грудь «папы».
— Убью! Зарежу! Загрызу вусмерть! Рога поотрываю, козлы безрогие! Вот только птичек разгоню... с белками вместе. Вы какого хрена летаете?
— А мы летяги, — нагло соврал самый вредный бельчонок, цапнул «папу» за нос и взметнулся по стволу вверх.
— Ну все! Я иду зверствовать!
— Учитесь у профессионалов! — восхитился Бывалый. — Как в роль вжился! Теперь вы! — Он ткнул пальцем в статистов. — Один из вас будет обидчиком, остальные играют в массовке. Итак, появляется «папа»...
За спиной режиссера раздался треск бамбука. Это «папа» сосредоточился и начал зверствовать. Но частокол был сделан на совесть и первый натиск благополучно выдержал. Увлекшийся «режиссер» слышал в тот момент только себя, а массовка начала потихоньку втягивать головы в плечи. Профессор на всякий случай решил ретироваться.
— ...и видит, как какой-то козел обижает Марьюшку. Обидчиком будешь ты! — Палец Бывалого ткнулся в пятящегося профессора. — Опять ты?!! Ну, считай, ты попал! Дубль два! Мотор! Поехали! — Рука «режиссера» указала профессору, в какую сторону ему надлежит ехать.
— Почему два? — рискнул спросить профессор.
— Потому что дубль один был вчера. Ближе к тексту! — рявкнул Бывалый.
Сзади вновь затрещал бамбук. Профессор, опасливо косясь на трясущуюся изгородь, деликатно прогарцевал к «Марьюшке», пошаркал копытом и начал обижать:
— На мой взгляд, вы неправильно готовите гороховый супчик. Во-первых, гороху маловато...
— Ну, ты даешь, старче, — проблеяла «Марьюшка» голосом Труса. — Откуда горох-то? Его в накладной нет. Я точно помню. Подержи! — В руки профессора ткнулась ромашка.
Пока «обидчик» визжал, пытаясь стряхнуть ее с рук, «Марьюшка» не поленилась сбегать в избушку и вернуться оттуда с товарной накладной Яги, заверенной печатью царя-батюшки, с личной подписью министра финансов. — Ну я ж говорил!
— Говорила! — рявкнул «режиссер».
— Говорила, — согласился Трус. — Нет здесь гороха. И вообще за такие наезды могу отоварить по полной программе.
— Это как? — испугался профессор, стряхнув наконец «ромашку», и взвыл по новой — «ромашка» падать не хотела.
— Это в рыло... тебе как, с ноги или с копыта?
— Да какая теперь разница! — верещал профессор.
— С копыта больнее, — пояснила «Марьюшка».
Тренировка набирала обороты. Треск за изгородью усилился. «Папа» продолжал рваться к статистам.
— Нет, ну до чего ж упорный, — ежилась массовка. На «Марьюшку» и профессора-обидчика они не смотрели. Их больше волновал «папа».
— Не верю! — решительно мотнул рогами Бывалый. Треск за спиной он по-прежнему не замечал. А лианы, опутавшие частокол, уже начали кое-где рваться. Тем временем профессор, спеша закруглить затянувшуюся, на его взгляд, тренировку, решился на отчаянный шаг.
— Вы не девушка!!! — провыл он, пытаясь отодрать от себя цветочек.
— Придурок, — хрюкнула «Марьюшка», — ясен хрен...
— Вы меня не так поняли. — Профессор облегченно вздохнул, выдернув-таки «ромашку» из некоторых частей своего тела. — Марьюшка не девушка.
До Труса дошло.
— Ой, напрасно ты это сказал, старче. — «Марьюшка» горестно покачала головой и впечатала раздвоенный девичий каблучок в крючковатый нос профессора. Останки пенсне полетели в одну сторону, тело профессора — в другую. Профессор летел так быстро, что массовка увернуться не успела.
— Ты че делаешь? — выпучил глаза Бывалый. — Ты ж девушка!
— А он, скотина, утверждает, что нет!
— Он кого имеет в виду, тебя или Марьюшку? — насупил брови «режиссер».
— Догадайся с трех раз, — прорычал Трус.
Первыми угадали коллеги профессора. Они поднялись с желтой мостовой, мрачно посмотрели на своего научного руководителя, засучили рукава и деликатно, копытами, объяснили своему бывшему шефу, что он не прав. И тут рухнула бамбуковая изгородь и, строго по сценарию, в дело вступил «папа». Путь к статистам лежал через кресло режиссера.
— Огонь! — азартно скомандовал самый вредный бельчонок. Его братья и сестрички вонзили свои белые зубки в «тетиву». Лиана лопнула. Прицел был точен. Кокос угодил в самую середину огромной кучи малы, в которой периодически мелькали хвосты, рога, копыта и ножки плетеного кресла.
— Умеет папа кадры подбирать, — умильно прошептала Яга, не отрывая глаз от зеркальца. — Еще пара таких тренировок — и их голыми руками можно брать.
Фрау Грета проснулась от грохота. Кто-то ломился в дверь и стучал явно не руками.
— Бегу, бегу... — запричитала фрау, торопливо одеваясь, — не фулюганьте!
Дверь слетела с петель, и на фоне полной луны перед испуганной старушкой предстал красавец-мужчина с крутыми козлиными рогами. Он был одет в безупречный черный фрак, белую манишку, бабочку, был слегка небрит, слегка нетрезв, а в руках держал огромный букет желтых роз.
— Ты жива еще, моя старушка? — вопросил он хорошо поставленным опереточным баритоном.
