– Москва стала чище и опрятнее. Слава богу, убрали торговые палатки, уродовавшие город, превращая центр в мусорный базар. Меньше стало «точечной» застройки, нарушающей сложившийся архитектурный ансамбль. Больше теперь пешеходных зон. Отреставрированы здания, долго стоявшие в руинах. Но мне не нравится, когда власти своевольничают, например, вдруг сносят гостиницу «Москва» или Военторг, ставя на их месте ухудшенные копии, а точнее – убогий новодел. Зачем снесли гостиницу «Россия» – классику мягкого советского конструктивизма? Ради висячего моста и березок на искусственных горках? Такое серьезное вмешательство в архитектуру города без широких общественных слушаний и даже референдума допускать нельзя. Мне стыдно ходить мимо бездарного «нового» Военторга, и я всегда делаю крюк, чтобы лишний раз не огорчаться.
11. Что вы хотите изменить в Москве?
– Я хочу, чтобы в городе стало больше названий, связанных с ее дореволюционной историей. У нас нет улицы Ивана Калиты, сделавшего Москву настоящей столицей. У нас нет площади Скопина-Шуйского, спасителя Москвы во времена Смуты. Москву в разные столетия – при Рюриковичах, при Романовых, при коммунистах возглавляли разные люди. Некоторые из них многое сделали для города. Почему их имен нет в топонимике столицы? У нас нет даже переулка певца Москвы – Аполлона Григорьева. Зато сразу несколько мест носят имя невеликого революционного деятеля Войкова, замешанного в убийстве царской семьи. Необходимо приведение городской топонимики в соответствие с реалиями отечественной истории и культуры. Для столицы, являющейся лицом Державы, это особенно важно.
12. Чего вам не хватает в Москве?
– В Москве не хватает памятников нашим крупнейшим соотечественникам. Есть памятник Плисецкой, но нет памятника Улановой, есть Ростроповичу, но нет Свиридову, есть Окуджаве, но нет Рубцову и Григорьеву. В Киеве в самом центре стоит памятник весьма сомнительному историку, но при этом лидеру украинского сепаратизма – Грушевскому. А у нас в Москве нет памятника самому Карамзину, даже к 250-летию поставить не удосужились.
13. Расскажите о вашем новом романе.
Как долго вы его писали?
Где вам лучше всего пишется?
– Мой новый роман называется довольно задиристо «Веселая жизнь, или Секс в СССР». События происходят осенью 1983 года, при Андропове, и я тщательно воссоздаю реалии той, ныне забытой жизни. В известной степени это «ретро-роман», а я, его автор, – «ретроман». Сюжет острый, с неожиданными поворотами, где переплелись большая политика того времени, интриги литературного мира, семейные конфликты и любовные приключения главного героя, носящего фамилию «Полуяков». Меня всегда раздражало, когда в угоду текущей моде советские времена представляют как унылый застой, общее пугливое оцепенение, мол, люди боялись поднять голову, выразить свои мысли или страсти. Не боялись. Это в Америке боятся сегодня девушке руку на талию положить или похвалить Россию – сразу вылетишь со службы за «сексизм» или «путинизм». Так вот, воссоздавая «утраченное время», я старался показать, какой насыщенной, веселой, легкомысленной, а порой и разнузданной была прежняя жизнь, несмотря на все те «язвы социализма», о который часто теперь говорят и которые на самом деле имели место. А сейчас в нашем обществе нет язв? Мой приятель критик, прочитав роман, воскликнул: «Юра, ты написал «Декамерон» эпохи застоя!» В чем-то он прав, хорошего романа без эротики я себе не представляю… Остается добавить, что действие происходит в Москве, в трех районах, которые я хорошо знаю и люблю: Центр (Никитские улицы, Площадь восстания), Орехово-Борисово (знаменитый Шепиловский овраг) и благословенное Переделкино, тоже теперь ставшее Большой Москвой.
Часть III
По ту сторону вдохновения
Эссе
Писатель без мандата
1. «Союз реалистов»
В 1996 году я понял, что капитализм с нечеловеческим мурлом пришел в Отечество всерьез и надолго. Растаяли, «как утренний туман», надежды на триумфальное возвращение социализма при сохранении, конечно, разумного частного предпринимательства и свободы слова. Президента Бориса Ельцина, который после расстрела Белого дома и провала реформ был годен разве на роль подсудимого, с трудом переизбрали на новый срок. В этой борьбе за Кремль я был всецело на стороне коммуниста Зюганова, причем, не мысленно или душевно, а практически. Незадолго до решающего голосования мне позвонил режиссер Владимир Меньшов и предложил… Впрочем, расскажу все по порядку.
В избирательную катавасию я влез вполне закономерно. В 1994-м, придя в себя после жестокого разгрома оппозиции, я включился в деятельность «Союза реалистов», созданного и возглавленного Юрием Владимировичем Петровым. В свое время он был заместителем Ельцина в Свердловском обкоме КПСС, а потом стал первым главой президентской администрации, откуда ушел, не согласившись с кровавым подавлением протестов в октябре 1993-го. Организационную работу в Союзе вела Нина Борисовна Жукова – могучая женщина, которая на скаку остановила бы не только коня, а целый кавалерийский корпус, усиленный бронетехникой. При Советской власти она работала заместителем министра культуры РСФСР Юрия Серафимовича Мелентьева, большого умницы и русофила. Жукову «ушли», когда во главе ведомства демократы посадили Евгения Сидорова, выпускника Высшей партийной школы и левого литературного критика. Он всегда имел свое собственное мнение, неизменно совпадавшее с точкой зрения начальства.
В «Союзе реалистов» тогда «с холода» набежало много народу: ученые, журналисты, экономисты, писатели, деятели культуры, политологи, отставные военные, бывшие совпартработники… Всех их объединяло стойкое неприятие компрадорского курса, презрение к Ельцину, уважение к советской эпохе и вера в «инкарнацию» социализма. От КПРФ реалисты отличались социал-демократической умеренностью. Петров, уйдя со Старой площади, возглавил крупную госкорпорацию, размещенную в огромном здании на Мясницкой, и «Реалисты», судя по роскошным фуршетам, в средствах не нуждались. Подозреваю, Юрий Владимирович по умолчанию остался в команде Ельцина, получив задание оттянуть от коммунистов умеренных сторонников советского проекта. Видимо, это было частью разработанного не без помощи США плана дробления оппозиции. Так, радикальные коммунисты сплотились вокруг неистового Виктора Анпилова, как нарочно похожего на булгаковского Шарикова. О том, что Анпилов, вопреки своему политическому амплуа, – интеллектуал и полиглот, я узнал много позже.
Внешность и эфирные повадки лидеров, дробивших оппозицию (Зюганов, Анпилов, Жириновский, генерал Стерлигов и др.), умело использовались телевидением, с потрохами продавшимся власти. Юрий Владимирович, как и положено социал-демократу, был подтянут, сдержан и приятен во всех отношениях. Таким его можно сегодня увидеть на Троекуровском кладбище. У ног бронзового, в натуральную величину, Петрова, стоящего на мраморном основании, застыла в безмолвном лае его любимая собачка – тоже бронзовая.
На самую первую встречу в «Союз реалистов» меня пригласил кто-то из комсомольских сподвижников, кажется, Юрий Бокань, возглавлявший одно время отдел культуры ЦК ВЛКСМ. Он был философом-футурологом и йогом. Иногда, зайдя к нему в приемную, приходилось терпеливо ждать, так как Бокань в это время, по словам смущенной секретарши, стоял в кабинете на голове. На первом «круглом столе» у «Реалистов» я страстно выступил, заявив, что все происходящее в стране вызывает у меня холодную ярость. Жукова и Петров переглянулись, вероятно, решив: такой прямодушный и темпераментный писатель им не помешает.
