Чтобы разнести сто тысяч экземпляров газеты по всем квартирам округа были выделены дополнительные «единички» и наняты, как заверила Инна, три бригады «несунов». Но я не верил лжетехнологам, требуя доказательств. Они возмутились и повели меня в соседний дом: там из каждого почтового ящика торчала моя агитгазета. Для полноты картины я направился к соседней панельной башне, Инна и Боря переглянулись, но, взявшись за ручку двери, я вдруг заметил: среди физиономий кандидатов, расклеенных где только можно, нет ни одного моего портрета с броской красной подписью «Работать без ошибок!»
– В чем дело?
– Конкуренты срывают.
– А почему только мои плакаты?
– Вы же лидер опросов! – льстиво объяснили они.
– Доклеить немедленно!
– Денег нет…
– Ждите меня в штабе! – строго приказал я и, не заходя в «панельку», ринулся к Ивану Ивановичу за «единичкой».
Потом выяснилось, проинспектированный подъезд оказался единственным, куда доставили мою газету «За справедливость!», а весь огромный тираж спрятали в бомбоубежище, их было еще немало в Москве, хотя нападать на капитулировавшую Россию Америке уже не имело никакого смысла.
Рейтинги подтверждали мое лидерство, но Гаванская буквально наступала мне на пятки. Страна уже устала от безответственных деятелей культуры дремавших в депутатских креслах, и любой неведомый кандидат, толково рассуждавший о расселении коммуналок, мог заткнуть за пояс любую экранную знаменитость. Тогда я для верности решил пойти на политический сговор и, пользуясь личным знакомством, встретился с Зюгановым, чтобы объяснить: кандидат от КПРФ Микитин идет третьим, сильно отставая, шансов у него никаких. Но если он снимет свою кандидатуру в мою пользу, то «яблочнице» не поможет никакой вброс «беллютней». В результате, в Гордуме появится не очередная гормональная либералка, а человек с государственно-патриотическими взглядами, близкими коммунистам. Это же очевидно! Зюганов в ответ тяжело улыбнулся:
– В жизни одна логика, а в партии другая… К тому же, Юрий, ты хороший писатель. Зачем тебе политика? Пиши книжки! Микитин пойдет до конца.
– Но ведь он же проиграет.
– Не важно.
– Цель ничто, движение все?
– Молодец, истпарт знаешь!
Ночью, накануне «дня тишины», мои политтехнологи отчудили: район был густо обклеен мерзкими карикатурами на Гаванскую, выполненными с помощью «фотошопа», мало кому тогда известного. С листовки смотрела настоящая кикимора, а ниже стояла глумливая до неприличия подписью. Мне позвонили из избирательной комиссии и предупредили: в случае моей победы предстоит серьезное разбирательство, чреватое отменой результатов.
– Зачем вы это сделали? – орал я.
– Люди Гаванской срывали ваши портреты. Мы отомстили… – объяснял Боря, отводя глаза.
Тогда я бесился, недоумевая, и лишь потом сведущие люди мне объяснили: скорее всего, мои политтехнологи сговорились со штабом соперницы и за хорошие деньги крупно меня подставили на случай победы, давая повод ее оспорить. В день голосования, судя по опросам на выходе, я лидировал с тем же отрывом в 1–3 процента в зависимости от района. Но вдруг за час до вскрытия урн вялая явка взрывообразно активизировалась, словно в округ сбросили на парашютах дивизию избирателей, причем, почти все «десантники» дружно проголосовали за Гаванскую, и она мгновенно обошла меня почти на десять процентов. На следующий день мой штаб бесследно исчез, оставив множество долгов, не заплатив ни копейки даже водителю, работавшему два месяца на износ. Рассчитываться пришлось мне, отрывая из семейного бюджета, так как и у «Реалистов» внезапно кончились «единички». Когда я потом рассказывал бывалым людям, что не заработал на избирательной кампании ни копейке, а наоборот, даже понес убытки, – надо мной все дружно смеялись.
Прошло лет семь. После презентации в Доме книги на Новом Арбате моего нового романа «Грибной царь» ко мне, дождавшись, когда читатели разойдутся, приблизилась интеллигентного вида женщина и взволнованно призналась:
– Юрий Михайлович! Вы мой любимый писатель и должны знать… Я была тогда в избирательной комиссии 196-го округа. Победили вы! Но нас в последний момент заставили бюллетени неявившихся вбросить за вашу соперницу. Дали денег, я не могла устоять, да и отказываться было опасно. Простите меня и знайте, что победили вы!
Я с легкой душой отпустил ей этот грех. Не известно еще, как сложилась бы моя литературная судьба, впрягись я в депутатскую рутину.
7. В пятидесятых рождены…
Дело прошлое, но тогда проигрыш на выборах я воспринял болезненно и некоторое время врачевал, запершись в квартире, уязвленное самолюбие алкоголем, понимая, что меня попросту «кинули». Иногда я спускался в магазин на первый этаж нашего дома за «недостающим звеном», если воспользоваться выражением моего персонажа из пьесы «Как боги…» На стенах повсюду еще виднелись не соскобленные дворниками агитационные листовки.
Среди прочих много обещавших лиц можно было отыскать и мою самоуверенную физиономии на плакате со слоганом «Работать без ошибок!» Вздохнув, я брал две емкости вместо одной и мстительно напивался. Конец алкогольному самолечению положила бутылка паленого польского «Абсолюта»: моральные муки померкли перед физическими страданиями. Новый, 1998 год, я встретил в постели с тяжелым пищевым отравлением, но отделался легким испугом: именно в ту пору, выпив случайной водки, умер прямо в автобусе очень талантливый писатель, автор «Реалиста» Володя Бацалев.
Выздоровев, я уехал на месяц в дом творчества «Переделкино», чтобы без помех «вернуться» в повесть. Есть такие заповедные места, где небесная творческая энергия буквально растворена в воздухе – настраивай внутреннюю антенну и лови. В прежние времена надо было заранее писать заявление в Литфонд, дожидаться своей очереди, добиваясь, чтобы тебя определили в новый корпус с удобствами в номере, а не в «старый», где комфорт остался на послевоенном уровне. (Быт и нравы советского Переделкино подробно описаны в моем романе «Веселая жизнь, или Секс в СССР».) Но зимой 1998-го все было уже совсем иначе. Писатели обнищали, из властителей дум превратившись в чудиков с печатными машинками. Путевки резко подорожали, поэтому комнаты пустовали: плати, заезжай, живи. В одном из номеров поселился торговец современной татарской живописью, в другом – молодой бизнесмен, продававший оптом вина из крымских подвалов. Я после польского «Абсолюта» навек отрекся от спиртного, но не устоял перед бокалом черной, как деготь, малаги времен Севастопольской страды. Напиток был настолько хорош, что поколебал мое решение исключить алкоголь из жизни навсегда.
Каждое утро я бегал на лыжах по заснеженному переделкинскому лесу, изрезанному прилежными просеками. От кроссов на сдачу нормативов ГТО осталась разветвленная многокилометровая лыжня, отмеченная указателями и красными матерчатыми бантиками, которые каждую зиму привязывали к опушенным веткам. После снегопадов умельцы с базы «Буревестник» заново прокладывали профессиональную лыжню. Пробежав километров пятнадцать, я возвращался в номер, заваривал крепкий чай и садился за письменный стол – к ноутбуку. Пьянков, кажется, в благодарность за судьбоносное поздравление Лужкову, подарил мне, натешившись, свой портативный компьютер размером с коробку конфет, что по тем временам воспринималось как привет из далекого коммунистического будущего, которое еще совсем недавно сулили нам братья Стругацкие. Коллеги, заходившие ко мне в номер, чтобы выпить чая и поругать капитализм, увидев на столе маленький мерцающий экран, столбенели так, точно обнаружили в моей комнате Шэрон Стоун, наконец-то предъявившую миру главную тайну фильма «Основной инстинкт».
