Пролог
Вначале появилось радужное сияние, и он возликовал: получилось!
Мучительно долго его засасывала спираль. Эйфория спала.
Улыбка сползла, как штаны с лопнувшим поясом.
Тревога звякнула колокольцем, но он не запаниковал: ждал приземления.
А потом резко пришла темнота.
Боль сломала тело.
Беспамятство.
Вспышка.
Короткий бред.
Кап-кап. Надо открыть глаза.
Кап-кап. Боль — не самое страшное в жизни.
Особенно, когда жизни нет.
Кап-кап. Вряд ли в сокровищнице сыро и капает.
Резко поднял веки и ничего не увидел. Слишком темно.
Напрягся и уловил очертания грязной подворотни.
Это не сокровищница первородных. Отнюдь.
И даже не привычный мир — он понял это по запаху. На Зеоссе так не воняет.
Поднял голову, сел со стоном и огляделся.
Посмотрел на руки, уловил радужные всполохи.
Пальцы противно слипались. Кровь.
Вывихнутое плечо стреляло болью так, что темнело в глазах.
Сломанная нога болела. По шее тёк противный ручеёк.
Шаракан[1], вот это влип.
Срочно нужно заняться собой, иначе начнётся регенерация, и тогда придётся терпеть ещё большую боль.
Перво-наперво, охнув, вправил плечо. Затем, на ощупь, постанывая и ругаясь сквозь зубы, вправил и сложил кость. Стянул пальцами края рассечённой кожи на голове. Перед глазами плыло. Сотрясение. Нужно немного потерпеть.
Просто сидел и смотрел на ладони. Кожа слегка светилась, отдавая перламутром. Под рубахой пискнуло и зашевелилось нечто. Хорошо, что у него крепкие нервы.
Достал из-за пазухи зверька, что трясся мелкой дрожью. Мерцатель[2]. Как он концы не откинул — удивительно. Погладил круглые уши.
— Терпи, друг, — пробормотал вполголоса. — Я рад, что не один, но как тебя угораздило отправиться вместе со мной?
Естественно, он не ждал ответа.
Уловил движение. Насторожился. Кто-то шёл к нему, загребая нестойкими ногами. Пьяный. Видимо, этот запах везде одинаков.
Пьяница попался из разряда любопытных — не смог пройти мимо. Заговорил, залепетал, подходя ближе. Язык заплетался, речь нечёткая. Набрался прилично. Он не понимал ни слова из его тарабарщины. Старбог, сколько потратится энергии!
Пришлось напрягаться, ловить интонацию, вычленять слова. Вряд ли у пьянчужки большой словарный запас, но пока сойдёт и это.
Одинокий прохожий качался, пытаясь всмотреться. Наклонился ниже, не веря глазам, и упал, хватаясь руками за его одежду.
Он брезгливо скривился. Затем понял, что падение не результат удивления или чрезмерных возлияний, а хорошо продуманный ход: пьяница самозабвенно шарил по его карманам. Смотрел прямо в глаза, а руки жили своей жизнью.
Усмехнулся. Оскалился, показывая белоснежные, идеальные резцы. Глупый гайдан[3]. Сам напросился. Он обхватил его голову руками с двух сторон, мягко и нежно впиваясь пальцами в кожу. Пьяница впал в ступор. Глаза остекленели. Хорошо.
Он прикрыл глаза. Выудил из податливого мозга всё, что можно: образы, воспоминания, слова, знания, эмоции. Выжал досуха. Не так уж и глуп этот жалкий воришка. Всего лишь опустившийся тип — бывший учитель и писарь.
Он подгрёб у него немного больше, чем рассчитывал, но этого не хватило. Поколебавшись, вонзил зубы и втянул в себя горячую кровь. На мгновение зашумело в ушах.
Совсем чуть-чуть. И ещё глоток. Хватит.
Остановился. Провёл пальцами по ранкам и аккуратно уложил тело на каменную мостовую.
Встал, осторожно вытянул из-за пазухи мерцателя и посадил его на землю. Не спеша разделся догола и преобразился — принял человеческий облик. Снял с пьяницы одежду и надел на себя. Вещи оказались почти чистыми, аккуратными. Скромный покрой, никаких излишеств. Чувствуется заботливая женская рука. Скорее мать, чем жена. На первое время сойдёт.
Зверёк нырнул за жилет и пискнул.
— Не до тебя сейчас, дружище, — буркнул, тщательно складывая свои вещи. — Терпи. Разберёмся и выкарабкаемся.
Распрямился и, пошатываясь, пошёл по тёмной улице, понимая, что нужно где-то спрятаться и отдохнуть, чтобы прийти в себя, пережить преображение и регенерацию.
Вот то, что нужно. Почти идеально. Открыть тяжёлые двери не составило труда. Темно. Пахнет металлом и чем-то едким, но приятным, как на его вкус.
— Здесь и упадём, — простонал, устраиваясь поудобнее на холодном твёрдом полу. Завтра. Всё остальное завтра. Из сегодня нужно выжать всё, что можно, а думать, как выкрутиться, — потом.
С этой мыслью он и уснул. Сладко и спокойно. Как всегда. Другая реальность — не повод нервничать и сходить с ума.
Глава 1 Неожиданности в день рождения
«Сложней всего договориться с собой», — так говаривал папа, наставляя указательный палец мне в грудь или протыкая им небеса.
— Эренифация! — вскрикивал родитель грозно, и от его зычного голоса со зловещими раскатами звука «р», ёкало не только сердце, но и заходились дурным лаем собаки в окрестностях.
Не обязательно папа злился. Чаще всего, хотел сказать нечто важное. Но в такие мгновения ему срочно нужна была я, а потому он распрямлял плечи и гаркал во всю мощь. Мощи в папиной груди и голосе хватало, а потому к традиционным крикам привыкли все. Кроме собак, естественно.
Эренифация — это я. Только в гениальную папину голову могла прийти мысль назвать меня в честь прабабки, которая умерла задолго до моего рождения.
Возможно, знакомые и соседи давно забыли бы моё полное имя и звали вполне мило и кратко — Рени, но не тут-то было! Обожаемый родитель не оставил ни малюсенького шанса отделаться от старомодного громкого пафоса, который забавлял и веселил округу.
— Эренифация! — радостно кричал мальчишка-газетчик Тео. — Свежий номер «Лидли Таймс» для вашего батюшки! — и протягивал газету, вкусно пахнущую типографской краской.
— Моё почтение, мисс Эренифация, — вежливо кланялся, прикладывая пальцы к фуражке, полицейский Эдди Монтифер и совсем непочтительно шарил глазами по довольно скромному лифу моего платья.
— Превращу в крысу! — рычала я, но Эдди только ослепительно улыбался в ответ, подмигивая зелёным глазом.
С Эдди мы росли вместе и года два посещали начальную школу при райнелютской церкви. С ним и с близнецами Идволдсонами мы строили замки из песка, играли в прятки на развалинах старой крепости, воровали яблоки у старика Шмейсона и таскали у матушки Георгии бутерброды с паштетом и огурцами, которые она готовила в огромных количествах, чтобы раздавать нищим, переселенцам и немощным людям.
