– Должен, либо к вечеру, либо завтра поутру. А чего интересуешься?
– А так. Дело к нему есть, но тебя, Петр Петрович, оно не касается, уж извиняй.
– Секретов у посланника московского от людей посольских на чужбине быть не должно, – усмехнулся дьяк.
– А чего ты ухмыляешься, Петр Петрович?
– Ничего. Ведомо мне про дела ваши. Но только мне, послу, если пожелаешь, поведаешь о них сам.
– Во как? И откель то знание?
– А вот то уже мое дело, но ладно, будет Осип, коли в пути ничего не случится.
– Что может случиться?
– Всякое. Тут надысь из посольства Польского гонец в Бахчисарай поехал. И дороги нет ничего, всего десять верст, а не доехал. Нашли тело изрубленное да голое в подъельнике служивые люди.
– Кто же его?
– То не ведомо. Но повсюду лихих людей хватает. Вот и поляк попал под разбойников. Как говорится, обобрали до нитки и порубили.
– Ну, с Осипом не так просто справиться, и воин он опытный, засаду почует, обойдет.
– Тут спору нет. Ты, поди, проголодался?
– Да поел бы, а то с вечера кусок лепешки во рту и был.
– Ты иди к послу, а я распоряжусь. И щей наваристых выставят, и курицу вареную, а там и винца, глядишь, не грешно будет испить. У нас вино хорошее.
– Конечно, посольство же, с иноземцами якшаетесь.
– Ты ступай, Михайло, ступай, не след заставлять посла ждать.
Бордак прошел через сени в горницу.
Окольничий Нагой сидел на лавке, покрытой ковром, перед столом, застеленным скатертью. Скамьи вдоль стен, кроме той части, что служила стеной печи. Стол на половину комнаты, табуреты. Оконце завешано цветастой занавеской. В красном углу иконостас, хотя в хоромах имелась и домашняя церковь. Михайло перекрестился на образа, приложил руку к груди и поклонился:
– Доброго здравия, Афанасий Федорович!
– И тебе доброго здравия, Михайло Алексеич! Как добрался?
– Благодарствую, слава богу, добрался.
– Добре. Садись на лавку, разговор нам предстоит серьезный. А потом, помолившись, и потрапезничаем. Ведаю, что голоден, однако дело наперед.
– Да, Афанасий Федорович.
Михайло поведал русскому послу о состоявшемся в Бахчисарае малом диване, о присутствии на нем представителя Высокой Порты и обо всем, что удалось узнать мурзе Азату.
Нагой выслушал внимательно. После чего встал, повернулся к оконцу и, сдвинув занавеску, произнес:
– Значит, Порта требует нашествия орды Девлет-Гирея на наши земли?
– Из слов мурзы то и следует. Однако крымский хан осторожничает, в его планах опустошение земель Козельска, возможно, Рязани и Тулы. О походе на Москву разговора меж ханом и пашой не было.
– Оно и то вельми плохо. Не дают крымчаки нам спокойной жизни. И бивали их не раз, а все одно лезут, как голодные крысы в погреб со снадобьем. Пора бы покончить с ними, как то было сделано с Казанью и Астраханью.
– Так-то оно так, Афанасий Федорович, – кивнул Бордак, – да сил у нас захватить Крым нет.
– Да, основные силы войска русского государь Иван Васильевич держит в Ливонии, оттого и крымчаки осмелели, – согласился Нагой. – Но Девлет-Гирей должен разуметь, что царь может снять часть войск из крепостей и направить их прямиком к Перекопу. И тогда хан попадет в ловушку.
– Я слышал, между Девлет-Гиреем и королем Польским Сигизмундом-Августом тайный договор: коли мы снимем гарнизоны с крепостей, то по ним тут же ударят поляки.
– То не беда. Мы вполне можем отдать Нейшлосс, Феллин, еще с десяток крепостей, оставив войска в Ивангороде, Дерпте, Нарве, Полоцке, в важных для нас крепостях. Но то решать не нам, Михайло, то дело государя. Мы должны предупредить царя о грозящей опасности, то и сделаем. Особливо след сообщить о намерениях Девлет-Гирея этой осенью высылать отряды для проверки состояния нашей обороны.
– Кого думаешь отправить на Москву? – спросил Бордак.
– Да хоть тебя. Хотя нет, у тебя дело по наказу государя, Осип Тугай поедет. С ним отряд малый из людей посольского подворья. А тебе что за дело до этого? Или передать государю есть что?
– У меня другая забота, Афанасий Федорович.
– И что за забота, коли не тайна? – удивился Нагой.
– Да какая тайна, боярин?
Бордак поведал об Алене и сыне ее Петруше.
– Понятно, – улыбнулся окольничий, – выручил, значит, земляков? То добре. Но с ними хлопот много в дороге, а путь до Москвы долгий, почитай, более тысячи трехсот верст выйдет. Коли Осип шел бы только с отрядом, то, глядишь, за месяц и дошел бы, а если бабу с ребенком брать, то надобно обоз составлять, с ним же быстро не пойдешь, значит, и через полтора месяца могут не добраться. А государю надобно как можно быстрее замысел татар передать.
– Уразумел я тебя, Афанасий Федорович. Ладно, чего-нибудь другое придумаю. Хотя разницы великой в том, узнает ли государь о планах Крыма свершить нападение на Русь весной, в начале сентября или в середине, не вижу. Так же о выходе татарских отрядов осенью. Они наверняка пойдут где-то в октябре, когда день короче станет, а дожди еще не начнутся. Да и что им дожди, они татарам даже на руку. Но… ты здесь голова, ты решаешь. У меня все.
– Да не кипятись ты, Михайло, – покачал головой Нагой. – Твоя правда в том, что месяц или полтора – великой разницы нет. И своим помочь треба. Ты вот что, завтра езжай обратно в Кафу и вези сюда свою женщину с ребятенком. Ране, чем через неделю отряд Тугая на Москву не выйдет, треба еще кое-что прознать в Бахчисарае, так что успеешь. Пусть едут с Тугаем.
– Благодарствую, – кивнул Бордак с просветлевшим лицом.
– Э-э, Михайло, было бы за что.
– Осип Тугай из Кафы прибыл, – заглянув в горницу, сообщил Агапов.
– Добре. Передай, с ним говорить после вечерней трапезы буду, а сейчас пусть стол накрывают.
Бордак вышел из горницы посла, спустился вниз, там сразу же увидел Тугая, подошел к нему.
– Знал бы, что ты следом отправишься, вместе пошли бы сюда. Вдвоем оно веселее.
– Это так, Михайло, но кто знал, когда гонец от Афанасия Федоровича явится, а он в ночь и объявился, когда ты уже уехал.
– Алена с Петрушей как там?
– А чего им? На подворье Ризвана. Алена помогает Ираде, сын рядом. Да и пошто интересуешься, коли уехали мы почти одновременно из Кафы?
– Так спросил.
– Так, молвишь? – пристально посмотрел на Бордака Тугай. – А я мыслю, не так просто. Что, по душе пришлась Алена?
– А коли да, то что?
– Ничего. Хорошая баба, хозяйственная, скромная, за дитем строго смотрит, работу, какая есть, легко делает. Такая в жены в самый раз. Тем боле вдовая. Одной ей с дитем прожить трудно будет, а ты мужик крепкий, с тобой не пропадет. К тому же и сам один.
