– Мне то ведомо, – кивнул Бордак, – что я должен сделать?
Посол вернулся на свое место, сел на стул:
– Если мурза Азат был приглашен на малый диван, то на большом он будет без всякого сомнения.
– Мыслю, он и отряд крупный поведет в поход.
– Возможно. Но вернемся к большому дивану. На нем должна быть определена дата выхода татарского войска к Перекопу, а еще путь продвижения. Скорее всего, это Муравский шлях, но там кто знает. Также от Азата след узнать, что за отряды хан намерен направить на земли русские уже осенью и куда именно.
– Он мог уже определиться с этим, а они выйти на промысел. Хотя нет, Девлет-Гирею удобнее и выгоднее привлечь для этого тех же карачаев или ногайцев, которым не требуется проходить весь Крым до Перекопа. А это без большого дивана не решить, – задумчиво проговорил Бордак.
– Вот все и следует прознать, Михайло. Ты можешь спросить, с чего вдруг я взял на себя полное начальство над тобой, ведь ты подчинен Разрядному приказу, посланник самого государя, так ведь?
– То не особо заботит, боярин, общее дело делаем, а кто над кем, не вельми важно.
– И все же объясню, дабы между нами не было недомолвок и недовольства. Государь русский Иван Васильевич поручил мне начальство над всеми нашими людьми в Крыму. Это тайное поручение, так что останется между нами.
– То мог и не молвить, Афанасий Федорович.
– Ну и хорошо. Сейчас иди. Чем будешь заниматься, дело твое, но на рассвете должен убыть в Кафу.
– Эх, Афанасий Федорович, если бы ты ведал, как не по душе мне ехать в эту проклятую Кафу, – вздохнул Бордак.
– Ведаю, Михайло Алексеич, но… надо.
– Надо. Да, боярин, у меня почти не осталось денег.
– Я удивляюсь, пошто ты в прошлый приезд не запросил их. Найдешь Петра Петровича Агапова, он выдаст тебе двадцать тысяч акче. Из них отложи серебро для мурзы Басыра, а он вельми любит коней, хороших, породистых коней, да тысячу акче на подкуп помощника мурзы, Камиля. Они дальние родственники, и Камиль не менее корыстен, чем мурза. При этом имеет определенное влияние на вельможу. Его помощь может быть существенной.
– А этот Камиль не побежит к мурзе с докладом, что русский посланник пытался купить его?
– Мыслю, не побежит. Жадность удержит. Но чтобы спокойней быть, то и ему преподнеси подарок на эту сумму, а лучше деньги, чтобы сам купил подарок не дешевле. Тогда какой подкуп? Всего лишь желание угодить татарским вельможам и их верным людям, родственникам. Здесь это в порядке вещей.
– Это так. А где деньги брать на выкуп?
– Они есть. Не здесь, в Бахчисарае. Ты договорись с мурзой Басыром, остальное – не твоя забота. Но договоренность должна быть оформлена выкупной грамотой, поименной – с указанием цены за каждого и общей суммы, а также с обязательством Басыра обеспечить вывоз бывших невольников за Перекоп. А куда точно, ему сообщит другой человек, не ты.
– Ясно, Афанасий Федорович.
– Согласен, Михайло, трудно тут, иногда просто невыносимо, но кто-то должен и здесь работать.
– Не спорю и готов работать. И не за звания или чины.
– Достойный ответ.
– Так я пойду?
– Ступай, Михайло!
Бордак нашел помощника посла, и Агапов передал ему деньги. После этого московский посланец прошел в комнату, отведенную женщине с ребенком. Петруша спал, Алена сидела у окошка в задумчивости.
Обернулась, как скрипнула дверь, вздрогнула.
– Это я, Алена, – сказал Бордак.
– Все пугаюсь, извиняй, Михайло, никак не могу привыкнуть, что свободна.
– Привыкнешь. – Он присел на скамью и посмотрел на нее: – Я завтра возвращаюсь в Кафу.
– А я? – встревожилась женщина.
– Ну, ты же ведаешь, что поедешь на Москву. И уже послезавтра. – Бордак достал из-под рубахи мошну: – Возьми. Это деньги, здесь пятьдесят рублей. Тебе и сыну надолго хватит. Ни в чем не отказывай ни себе, ни Петруше. И живи на подворье спокойно. Если что, ведаешь, к кому обратиться за помощью. И эта помощь будет очень значимой, никто после и взглянуть на тебя не посмеет.
Алена, теребя в руках платок, тихо спросила:
– А когда ты вернешься?
– То не ведаю. Может, скоро, может, нет. Мыслю, не позднее, как выпадет первый снег.
– А что будет, когда ты вернешься?
– Жить будем, Алена. И жить так, как пожелаешь ты. Об этом позже. Сейчас не время обсуждать те дела. Но будь покойна, мой дом в любом случае станет и твоим домом, если ты, конечно, не захочешь что-то изменить. Ну, вроде все. Я уеду рано…
– Я провожу тебя, – подняла на него глаза Алена.
– Нет, то лишнее. Встретимся на Москве. Счастливой вам поездки! Пошел я.
– Спасибо тебе, Михайло.
– Не на чем, Алена, не на чем.
Бордак поднялся и ушел к себе.
Алена еще долго молилась. Потом легла, прижав к себе сына. Для них начиналась новая жизнь. Какой она будет, знал только один Господь, но ей верилось, что долгой и радостной.
Встала она задолго до рассвета, оделась в лучшие одежды, какими с ней поделилась Ирада, навела румяна, подвела брови, уложила волосы. Как только просветлело, вышла во двор. Там был только служка, и она спросила у него:
– Что, неужто Михайло уже уехал?
– Нет, он трапезничает на кухне. Меня послал коня вывести.
Вскоре появился Бордак, увидел ее и возволнованно спросил:
– Алена? Ты пошто в такую рань здесь или приключилось что? Не приболел ли Петруша?
– Все у нас в порядке, Михайло, я просто… проводить тебя пришла.
– И стоило вставать в такую рань?
– Стоило. Вот возьми, татары не нашли, не отобрали, потому как дюже хранила. – Она протянула ему бечевку, на которой висел махонький мешочек. – Это талисман, Михайло. Он помог нам с Петрушей, да не помог мужу, но талисман-то мой. Теперь пусть будет твоим. В мешочке земля наша русская.
– Оставь, Алена, тебе самой пригодится.
– Нет, я еду на Москву, ты же – к проклятым басурманам.
Агапов, вышедший из летней кухни, услышал эти слова и, улыбнувшись, спросил:
– Ризван – тоже басурман?
– Нет, – ответила Алена. – Ризван хороший, и семья его хорошая, добрая семья. Они не басурмане, они наши друзья. А будут на Руси, так и самые дорогие гости.
– Правильные слова, – улыбнулся Бордак. – Ризван не из тех собак, что продают и покупают людей, как скот или вещи.
Служка подвел коня. Агапов обнял Бордака, кивнул служке, и тот ушел.
Алена настояла на своем, и Бордак надел на шею бечевку с мешочком земли русской.
