– В то, боярин, многие силы приложил в первую голову боярин Нагой.
– Ладно. Значит, начинаем путь? Первый участок в двадцать верст?
– Да, – ответил дьяк.
– Тогда пересаживай людей в телеги, я выстраиваю свое войско.
Действовали быстро, всем хотелось как можно скорее покинуть этот проклятый Крым.
Вскоре обоз пошел по тракту на север.
Впереди пять всадников, за ними лучники, две телеги со стрельцами, что имели на вооружении пищали и бердыши, там же, в телегах, запас пороха и дроби. Следом еще пять телег с бывшими невольниками, телеги для отдыха ратников, позади оставшиеся от десятка всадники.
Головняк, Агапов и Бордак держались середины, между стрельцами и бывшими невольниками, обоз растянулся на внушительное расстояние, рядом погонщики гнали табун в тридцать коней.
Бордак все время оборачивался. Заметив это, Головняк спросил:
– Ты чего, Михайло?
– Да как бы тот же Камиль не вдарил в тыл. Мурза Басыр жаден и, несмотря на то что получил большие деньги и подарки, вполне мог отдать приказ Камилю, передав невольников представителям Москвы, позже отбить их и снова взять в полон, но уже с ратниками твоего отряда.
– Ну, на это у Камиля сил не хватит.
– А татары в Перекопе? Там сотни три точно сидит. И каждый из них не прочь поживиться.
– Мыслишь, татары дойдут до такой подлости?
– Для них это не подлость, – вздохнул Михайло. – Дело сделали, охраняли на своей земле, вывели к месту передачи, передали. А дальше мы для них новая, желанная добыча. Посему след всего ожидать.
Воевода подозвал своего помощника Шургина:
– Борис, сними с телег пяток стрельцов, пусть пройдутся с оружием, вместе с группой конных прикрытия тыла. Да и столько же лучников отправь к ним.
Дисциплина в отряде была высокой, посему помощник не стал задавать вопросы, лишь кивнул:
– Сделаю! – И уточнил только: – Мне с отрядом прикрытия быть?
– Да, – немного подумав, ответил Головняк.
Помощник начал отдавать команды, которые тут же беспрекословно исполнялись.
В таком порядке прошли семь верст. Пешие воины заметно подустали. Преследования не было. Головняк наказал помощнику, стрельцам и лучникам вернуться в обоз.
Как ни велик был соблазн, мурза Басыр все же не решился на подлый поступок. Впереди поход на русские земли, тогда и возьмет в полон людей, сейчас же можно было навлечь на себя гнев хана. Поэтому Камиль увел отряд в Перекоп на отдых и оттуда повел его обратно в Кафу. Так что весь путь отряд Головняка прошел без приключений.
И в последний день сентября отряд вошел в Москву.
До Кремля Бордак шел вместе с обозом, который сопровождала толпа людей. Все радостно кричали. Кто-то давал бывшим полонянам калачи, кто-то яйца, какой-то купец расщедрился и выдал с десяток отварных кур.
На площади, попрощавшись с Головняком, Михайло подъехал к Агапову:
– Ты, Петр Петрович, предупреди в Кремле кого след, что здесь я, в городе.
– Добро, предупрежу, может, сам Иван Васильевич к людям выйдет. А нет, так ближним боярам передам. Ты к себе? – Дьяк улыбнулся и сам же ответил: – Ну, конечно же, там тебя ждет не дождется Алена. – Увидев, что Бордак потупился, он слегка хлопнул его по плечу: – Не смущайся, Михайло, и будь счастлив!
– Благодарствую, Петро. Ты вернешься в посольство?
– Кто знает? На то повеление будет.
– Ну, тогда удачи тебе.
– И тебе так же.
Бордак выехал на Варварку и, подъезжая к своему дому, чувствовал, как сильно бьется сердце. «С чего это вдруг? Почему так сердце бьется, почему лишился покоя, ведь не в бой же иду, а к себе домой?» – успокаивал он сам себя. Но волнение не проходило. Когда соскочил с коня и открыл створы ворот, от дома к нему бросилась Алена:
– Михайло! – Не добежала, остановилась, засмущалась. – Вернулся.
– Я же обещал.
– То добре.
– Поди ко мне, Алена.
Она покорно подошла, и Михайло крепко сжал ее в своих объятиях.
– Рада?
– Очень рада!
Он отпустил ее, и она, поправив платок, воскликнула:
– Ты же, наверное, проголодался, помыться хочешь?
– Не мешало бы.
– Я тогда на поварню и в мыльню.
– А что, Марфы с Герасимом нет?
– Как же, тут оба.
Появились Герасим с Марфой. Тако же радостные.
– Доброго здравья тебе, Михайло Алексеич! – поклонился Герасим.
– И лет долгих, в счастье и любви, – добавила Марфа.
– Вам того же, дорогие вы мои. Знали бы, как соскучился.
– Знамо дело. Не в слободу ездил, в Крым проклятый.
Герасим забрал коня. Марфа поспешила готовить еду, а Алена занялась мыльней.
Бордак помылся, помолился, потрапезничал.
Сели на крыльце погутарить, но разговору помешал подъехавший всадник.
– Михайло Бордак тут проживает? – спросил он через городьбу.
– Тут. Ты кто?
– Гонец царский.
– Вот как? Погодь, – встрепенулся Бордак и вышел на улицу: – Слушаю тебя.
– Государь повелел тебе ныне же, как стемнеет, быть у великокняжеского Дворца. Зайти по подземному переходу Тайницкой башни, от тебя недалеко. Стража предупреждена, проводят. Ждать государя со стороны башни у дворца.
– Понял. Но когда точно подойти, ведь темно и вечером, и ночью, и утром.
– После вечерни.
– Ясно. Буду!
– И не запаздывай, у царя окромя тебя дел немало.
– Откуда тебе-то знать?
– Оттуда, – бросил гонец, развернул коня и пошел к Кремлю.
– Что-то случилось, Михайло? – подошла к нему Алена.
– Ничего особенного. После вечерни я должен встретиться с царем.
– Ой, с самим Иваном Васильевичем? – ахнула она.
– Да.
– Так ты такой важный вельможа?
– Нет. Я не вельможа. Просто я на службе. А как вернусь, надеюсь, ты постелешь нам в одной опочивальне?
– До свадьбы-то не можно, Михайло, – зардевшись, прошептала Алена.
– Господь простит нас. Ибо любовь – это и есть жизнь.
– Думаешь?
– Уверен. Но если не желаешь…
– Я постелю нам одну постель, – кивнула она и обняла Бордака.
– Ну, и добре, красавица ты моя!
Они вернулись к дому. Светило солнце, день погожий, думы в радости. Что еще надо человеку?
