– Одной треба, Алена, наедине с думами своими. Но все, вы гуляйте во дворе пока, вон Петруша заигрался с тряпичной игрушкой. Надо ему купить саблю потешную, что ли?
– Ну, тогда он посуды перебьет много.
– Петруша – мальчишка смышленый, если объяснить, не побьет.
– Скажи, Михайло, только от сердца… ты сможешь любить его как родного сына?
– Я люблю вас обоих. В том будь уверена, но поеду, время.
– Тяжела жизнь на Москве, да еще рядом с Кремлем. Суетно, – вздохнула Алена. – Другое дело – на селе или деревне.
– Поживем и на селе.
– А… если понесу?
– Так это хорошо. Будет у Петруши брат или сестричка. А что, такое уже может быть?
– Пока не ведаю. Но должно, ведь спим же вместе.
– Да, надо поторопиться со свадьбой. Обговорим то, как вернусь.
Михайло поправил саблю, вывел из стойла коня, вскочил на него.
Появился Герасим, открыл ворота.
Бордак выехал на улицу и отправился к княжичу. У нужных ворот высокой городьбы, за которой виднелся добротный дом-терем, остановился, поднял плеть, чтобы постучать, но тут открылась калитка, и появилась физиономия мужика неопределенного возраста:
– Боярин Бордак?
– Он самый! Княжич Парфенов на месте?
– Дома, тебя дожидается. Я щас.
Слуга княжича открыл ворота, во дворе принял у Бордака коня.
На крыльцо вышел молодой, симпатичный мужчина в красной атласной рубахе с распахнутым воротом:
– Михайло Бордак?
– Да, Василий Игнатьевич.
– Да какой я тебе Игнатьевич, зови Василием. Не смотри, что княжич, мне любо по-простому.
Молодой вельможа сразу пришелся по душе Бордаку. Они поприветствовали друг друга, прошли в светлую, богато обставленную горницу. В красном углу – иконостас. Перекрестились трижды, поклонились, и княжич указал на деревянное кресло у стола.
– Присаживайся, Михайло, сейчас будет медовуха. Варвара! – крикнул он.
Тут же в горницу вошла пышных форм женщина:
– Звал, княжич?
– Принеси-ка нам с гостем кувшин медовухи.
– Слушаюсь, хозяин!
Женщина обернулась быстро. Сначала постелила на стол скатерть, затем выставила кувшин, две чаши и ушла.
Парфенов налил в чаши золотистого цвета ароматный напиток и поднял свою:
– За государя нашего.
Выпили, вытерли усы, бороды.
– Ну, Михайло, теперь можно и к делу перейти.
– Я слушаю тебя.
– Наперво вопрос дозволь?
– Спрашивай, – пожал плечами Бордак.
– При встрече с царем, когда ты упоминал имя мурзы Икрама из Кезлева, государь не впал в ярость?
– Нет, спокойно все выслушал, а чего?
– Видать, поначалу не придал значения, потом же прочитал имя мурзы в твоих бумагах.
– Ты молви, отчего царь должен был прийти в ярость?
– То дело темное. Вельми злобу на того мурзу таит государь. Уж пошто так Икрам ненавистен, Иван Васильевич никому не говорит, но, видимо, вред причинил такой, что не забыть. Ладно. Повелел царь идти нам с тобой к Северскому Донцу, куда должен по твоему же докладу выйти на разбой этот Икрам-мурза, да подловить его, да доставить на Москву перед светлые очи государя. Из Крыма весточка пришла, отряд Галибея вышел из Бахчисарая. Отряд бека встанет на Перекопе дня на два, три, значится, у Донца Икрам недели через две будет. Нам же придется пройти путь в семьсот пятьдесят верст, то займет тоже около двух недель, то есть выйдем к Донцу почти одновременно с басурманами, но в разных местах. Мы узнаем, где промышляет Икрам и его сотня, и порешим, как рубить ее, взяв живым мурзу. Но о том думать будем на месте.
– А на месте, это где?
– Дойти мы должны до окрестностей села Марево. Там нас будет ждать мой человек.
– Мы вдвоем пойдем ловить мурзу? – улыбнулся Бордак.
– Сейчас смеяться, Михайло, или позже?
– Извиняй, княжич, шуткую.
– Не след. А пойдем отрядом, который собирается в Александровской слободе и должен подойти к Москве.
– Большой отряд-то?
– Государь посчитал, что трех десятков конных воинов хватит.
– А к ним еще обоз.
– Его тоже готовят в слободе. Все для похода у нас будет.
– Значится, ты воевода?
– Первый воевода – я, второй – ты.
– Не много ли воевод для отряда в три десятка всадников? И пошто нужен я вообще?
Княжич разлил по чашам еще слабого хмельного напитка:
– По то, что жил в Крыму, и мурзу, даже переодетого, от простого воина отличить сумеешь.
– Ты тоже сумеешь. Он всегда с нукерами, это ратники личной охраны.
– Ну а коли на Перекопе Галибей изменит план нашествия и пошлет твоего знакомца мурзу Азата на Северский Донец, а нужного нам Икрама на реку Оскол? Я разобрать, кто есть кто, не смогу, потому как не ведаю ни Икрама, ни Азата, ни всех остальных. И что из того выйдет? Встретим мы твоего информатора и притащим на Москву. Икрам же вернется в свой Кезлев – черт бы подрал эти названия и имена, язык сломаешь! – вот государь спасибо скажет: сразу и своего человека в Крыму потеряем, и Икрама упустим.
– Уразумел. Ладно, поедем вместе. На поход боле месяца уйдет.
– И что из того?
– То, что жениться я хотел, свадьбу сыграть.
– Свадьба – это хорошо, – усмехнулся княжич. – Но какая разница, ныне сыграешь или через месяц? Через месяц даже лучше.
– Это пошто?
– По то, что гостей больше соберешь, меня пригласишь. Или нет?
– Пригласить не трудно, а гостей много мне не надо. Только близких, а тех и десятка не наберется.
– Ничего, Михайло. Привезем Икрама, государь сам почтит присутствием твою свадьбу.
– Ага! Боле ему делать нечего.
– А я попрошу его.
– Ты кто, ближайший боярин или родственник царя?
– Отца моего государь вельми уважает. Сделаем дело, попрошу батюшку, тот – государя, и будет на Москве такая свадьба, какой еще город не видывал. И подарки царские.
– Нет, то мне не треба. Я тихо желаю все сделать.
– Ну, тихо так тихо. Тут решать тебе. Но меня пригласишь обязательно, люблю погулять.
– Что-то я не слышал о твоих гулянках. О других – да, особенно детей боярских, а о тебе – нет.
– А я тихо гуляю, – рассмеялся княжич.
– Двинемся в поход, как только отряд из слободы подойдет? – спросил Михайло.
