Мальчики и девочки продавались хорошо, но дешевле, нежели в случае с Бордаком, и совсем редко – вместе с матерью. Как правило, семьи невольников разделяли и продавали отдельно. Отца могли купить генуэзцы, детей – османы, мать – крымчане. И больше им не суждено было увидеть друг друга. Лишь в тех случаях, когда попадали под царский выкуп. На Руси выкупали невольников уже гораздо дороже. Но случаев, когда соединялись целые семьи, почти не было. Да и как выкупить их из разных стран?
Женщина собралась быстро, паренек был у нее на руках.
– Опусти ребенка, держи его за руку, иди за мной и делай то, что скажу, – посмотрел на нее Бордак.
– Да, господин. Хочу узнать, ты русский?
– Это тебя не касается. Как звать?
– Меня – Аленой, сына – Петрушей.
– Муж твой здесь?
– Нет. Он был с нами. Но у Перекопа, когда один из татар хотел изнасиловать меня, не сдержался, попытался вырваться из строя. Его зарубили. – На глазах женщины выступили слезы.
– Еще дети есть?
– Нет, только Петруша. А тебя как звать?
– Зови паном Мацеком.
– А куда ты нас увезешь?
– Все узнаешь. И молчи, Алена, у меня еще дела здесь. Успокойся, никто вас не обидит.
– Спасибо!
– Не за что.
Бордак наконец увидел ходившего у главного фонтана человека, который должен был его встретить и свести с влиятельным крымским вельможей.
– Курбан? – окликнул он татарина в одежде купца.
– Салам, Михайло! – Так Курбан называл посланца Москвы.
Женщина удивилась, то пан Мацек, то Михайло.
– Михайло – мое имя, – обернулся к ней Бордак. – А ты с дитем отойди в сторону. Тебе не надо слышать наш разговор.
– Да, господин, – поклонилась немного успокоившаяся женщина и отошла вместе с ребенком. Новый хозяин располагал к себе, было в нем что-то доброе, вызывающее доверие и отгоняющее страх, такой человек не способен на неоправданную жестокость.
Татарин, что встречал Бордака, не без удивления спросил:
– А это еще кто?
– Невольница и ее сын.
– Ты что, решил обзавестись рабами?
– Думай, о чем молвишь, Курбан! Пришлось выкупить, иначе их разделили бы.
– А! А я уж, но ладно. Тебе надо идти к крепости, это по соседней улочке, что выше невольничьего рынка. Последняя калитка массивных ворот в крепостной стене открыта, войдешь, во дворе тебя встретят нукеры мурзы Азата, проводят к нему. Я буду ждать здесь.
– А где Осип Тугай?
– Он на торговой улице.
– Уразумел, – кивнул Бордак. – А ты, Курбан, вот что, покуда я буду говорить с мурзой, отведи женщину с ребенком к Ризвану, передай, я просил приютить их. Деньги… – Он достал вторую мошну, отсыпал оттуда горсть монет. – Эти деньги отдашь ему, чтобы кормил и привечал их.
– Долго ли Ризвану привечать невольников?
– Они уже не невольники. А долго ли? Думаю, неделю, а как выйдет, неведомо.
– Яхши, передам. Ирада, жена Ризвана, женщина добрая, гостеприимная, она примет постояльцев.
– Не хватит денег, потом доплачу или через кого-нибудь пришлю.
– Хватит, за то не беспокойся.
– Да, еще, накорми их по пути.
– Яхши. Накормлю, напою женщину с дитем, отведу к Ризвану и обратно к мурзе. Так?
– Да!
Бордак подозвал женщину к себе. Она подошла, уже по привычке склонив голову:
– Слушаю, господин.
– Я тебе не господин, Алена. Но это не главное. Пойдешь с ним, – указал он на татарина и, заметив испуг в ее глазах, добавил: – И не бойся ничего. Он отведет тебя на окраину города. Там тебя с Петрушей примут хорошие люди. Поживешь какое-то время у них. Из подворья на улицу не выходить. Будет нужда, помогай жене хозяина дома. За тобой придут. Либо я, либо человек от меня, и вернешься ты домой.
– Правда?
– Правда. Ты все поняла?
– Да, пан Мацек.
Татарин посмотрел на посланника, затем на женщину, пожал плечами и сказал ей:
– Иди за мной, да не отставай!
Они отправились на окраину, а Михайло двинулся к крепости. Идти было недалеко, и вскоре он остановился у крайнего подворья, окруженного крепким забором, с воротами, украшенными замысловатым, витым восточным орнаментом. Вокруг ни души. Калитка действительно была не заперта, и Бордак, войдя во двор, сразу же оказался в окружении вооруженных нукеров.
– Это ты к господину Азату? – спросил десятник.
– А вы другого ждали?
– Я задал вопрос, – нахмурился татарин.
– Да, это я к господину Азату.
– Назовись.
– Михайло Бордак.
– Яхши! Ступай за мной!
У входа разулись, зашли в дом. Он был большой, П-образный, в два этажа, с глухими стенами внешней стороны и окнами, выходящими на внутренний двор, где журчал небольшой фонтан в окружении пирамидальных тополей.
Поднялись на второй этаж мужской половины дома.
Азат ждал гостя в большой комнате, пол которой был покрыт дорогим персидским ковром, на нем низкий стол, а вокруг шелковые подушки, в углу резной шкаф. Больше ничего, не считая сундука в противоположном углу, где аккуратной стопой лежали матрасы, одеяла, большие подушки.
Мурза встретил его с присущим востоку радушием:
– Боярин, приветствую тебя в своем доме. Рад, весьма рад! – и указал на стол и подушки: – Присаживайся.
– Я также приветствую тебя, мурза, передаю самые добрые пожелания от государя и надежу в том, что встреча наша не станет пустым разговором. В знак уважения, мурза, прими это.
Михайло снял с пояса кинжал в серебряных ножнах, который ранее не был виден на одежде посланника. Верх рукоятки кинжала украшал большой драгоценный камень, от которого во все стороны расходились лучи от пробивающегося через окна солнца.
– Благодарю. Лучший подарок для мужчины – оружие. Смотрю, не простой кинжал.
– Специально для тебя сделан из лучшей дамасской стали.
– Еще раз благодарю. Но у нас не так много времени. Начнем разговор?
– Да, конечно.
Мурза трижды хлопнул в ладоши, и женщина, вся с ног до головы укутанная в белое одеянье и с закрытым лицом, внесла поднос с чайником, пиалами, хрустальной вазой со сладостями. Выставив все это на стол, кланяясь и пятясь, она удалилась.
Посланник и мурза присели за стол, и Азат разлил зеленый ароматный чай по пиалам. Какой разговор на востоке без чая.
Отпив несколько глотков, он заговорил:
