– Воевода что велел? Смотреть и все запоминать. Значит, в хате слева еще четыре басурманина?
– Да.
– Итого, имеем два десятка, считая десятника.
– Может, еще где схоронились басурмане, но немного, – заметил Верга.
– В избах они держат, получается, по две бабы и по два мужика, в погребе открытом – молодых баб, девиц, отроков, детей.
– Так выходит, и что дальше? – кивнул Верга.
– Мы с Сизовым пойдем к Михайло Бордаку, – ответил Пестов. – Тут, вернее на возвышенности, остаетесь вы. Ступайте на холм, а Сашко сюда! Коли что изменится, сигнал обычный. Пошли с Богом!
Федор Верга и Алексей Куница ушли на возвышенность. Вскоре оттуда вернулся Сашко Сизов. Он и старший ертаула отползли от края рощицы и направились обратным путем в лес, где стояла малая дружина.
Так же к полудню в Чугуев въехал гонец от Бордака, Андрий. Он сразу отправился к своему десятнику Огневу. Тот, узнав, что велел передать боярин, повел гонца к княжичу Парфенову.
– Василь Игнатьевич! – позвал Огнев воеводу.
– Да, Лука, чего тебе?
– От боярина Бордака гонец прибыл, тот ратник, которого я посылал в осинник между Песчаной и Рудным.
– Ты был у Бордака? – взглянул на опричника Парфенов.
– Я, княжич, – ответил гонец.
– Что у него?
Андрий передал все, что видел и велел сказать Михайло.
Выслушав его, Парфенов повернулся к Огневу:
– Отряду сбор, Лука. Идем в осинник. Быстро!
Но не успел опричный десятник отойти от княжича, как во двор вбежал князь Верейский.
– Что случилось, Петр Петрович? – спросил Парфенов.
– Собака Икрам провел нас на юге!
– Толком молвить можешь?
– Из села Марево прибежал отрок, молвит, татары, где-то полусотня, подошли к селу. Покуда стояли на окраине, староста и послал отрока в крепость.
– Но это же в трех верстах от города?
– В том-то и дело.
– Полусотню привел мурза Икрам?
– Есть в полусотне старшой, с нукерами держится, но мурза Икрам то или нет, отрок не знает. Да и важно ли? Я городскую рать к селу выслать не могу, вдруг татары отвлекают нас от Чугуева? Коли выпущу войско в Марево, то басурмане могут прорваться в город. И тогда беда! Выручай, княжич, на селе есть дружина – два десятка мужиков во главе со старостой, да еще твои опричники, также два десятка. Татары вступают в схватку, коли имеют супротив троих-четверых своих одного противника, равным числом они избегают схватки. Отгони басурман от села, Василий Игнатьевич, великая в том моя просьба к тебе. А также всех сельчан Марево, подвергшихся смертельной угрозе.
Княжич с шумом выдохнул воздух:
– Да мне на юг идти надо. Второй воевода вышел на отряд мурзы Икрама, что разорили Песчаную, гонца послал, просил скорей подойти. Там захвачены в полон жители деревни.
– Но там же боярин Бордак, у него десяток опричников есть, коли что, сам управится.
– Как он управится, Петр Петрович, коли в урочище, куда он зовет меня, не менее двух десятков крымчаков? И в прикрытии у них полоняне. Там надо иметь равное количество ратников, дабы добиться победы.
– Княжич, в Марево ты скоро справишься, а потом пойдешь в осинник. Я передам грамоту старосте села, он тебе еще людей из ополчения даст. Не дай татарам у крепости разграбить село!
– Что скажешь, Лука? – взглянул на Огнева Парфенов.
– А что сказать? – пожал тот плечами. – И там надо быть, и тут не откликнуться на помощь селян не можно, решай сам, воевода. Что порешишь, то и сделаем.
– Василий Игнатьевич! – продолжал упрашивать князь.
Парфенов понимал, что Верейский прав, он не может выслать даже половину городской рати на помощь мужикам Марево, потому как неизвестно, где находятся еще три десятка татар во главе с мурзой, и три ли десятка у него. Того хватит, чтобы пробить оборону одних из ворот крепостной стены, перед тем пустив на стены и в город горящие стрелы, и учинить пожар. А стоит трем десяткам ворваться на посад, то людей местных погубят они немало. И среди них боле всего баб, девиц, отроков, младенцев. Да, невольников не возьмут, но разорение устроят страшное и успеют уйти в обрат, лес близок.
Без помощи ополчению не выстоять против полусотни басурман. А не выстоять – значит, допустить кровавый шабаш на селе под самым носом крепости и воеводы. И там татары полонян возьмут. Немного, но возьмут, а главное, все сожгут, торжествуя. И отбрасывать мысль об отвлекающем маневре тако же не можно. Получается, не прикрыть Марево – допустить беду великую. Посему воевода опричной дружины решил:
– Идем к Марево! Огнев, Грудин, сбор десяткам у церкви, быстро!
– Ох, благодарствую, Василий Игнатьевич! – с облегчением выдохнул Верейский и приказал открыть ворота, через которые вскоре вылетели два десятка конных опричников.
У Марево уже завязывался бой.
Татары, обойдя село со всех сторон, начали пускать в него горящие стрелы, и части ополчения, бабам, отрокам постарше пришлось тушить пламя, дабы не допустить пожара по всему Марево.
На холме, слева от села, Парфенов увидел всадника в латах с позолотой и в таком же шлеме, с серебристой бармицей. Вокруг пятеро ратников – нукеры (охрана вельможи). Мелькнула мысль, а не мурза ли Икрам это? И Бордака нет, прояснить ситуацию. Но в любом случае этого начальника крымского надо брать живым.
– Огнев, двух ратников ко мне, Грудин – трех! – отдал на ходу команду Парфенов.
Вопросов никто не задавал. Тут же возле княжича оказалось пятеро воинов.
Он велел им держаться рядом, продолжив отдавать команды:
– Десятнику Грудину атаковать татар, что расположились прямо по ходу, и затем вступить в бой с отрядом, что вышел к селу с востока.
– Да, воевода! – крикнул сквозь конный топот десятник Яков Грудин.
– Огневу вести своих людей на запад и бить отряд татар, что вышел оттуда к селу, затем перекинуться на отряд, что на севере.
– Понял, княжич! – ответил Сашко.
– Кто из вас старшой? – спросил Парфенов у тех, кто подошел к нему.
– На то никто нас не делил, – ответил ближний воин.
– Тебя как звать?
– Игнат Тернев.
– Будешь старшим. Остальные, слышали?
– Слышали, воевода!
– Идем, Игнат, к холму, где расположился татарский начальник с нукерами.
– Это тот мурза, за которым мы гоняемся?
– Не ведаю. Возьмем его, узнаем. Готовы к сшибке?
– Готовы, княжич!
Завидев, что от Чугуева идет помощь, мужики села возрадовались. Оставив баб и отроков тушить места возгораний, сами бросились к старосте Богдану Горяку:
