– Понял. Пошлю. Когда то сделать надобно?
– Как выйдешь из шатра, так и пошлешь.
– Русская дружина в селе сорвет твой план, господин.
– Она уйдет, – усмехнулся Икрам. – Не напрасно же я кормлю чугуевского боярина, что вхож к воеводе крепости. Дуб сегодня будет там. Молчанов сделает что надо, и дружина уйдет. Тогда мы нападем на село. И ясырь наш теперь будет тот же, что и должны были взять. Людей из разоренной деревни Песчаной русский воевода в Чугуев не поведет, а оборону местного ополчения мы сомнем быстро. Так же быстро собьем обоз для детей и красавиц, свяжем невольников и пойдем к Перекопу. Пойдем дорогой, которую неверные не знают. С помощью Всевышнего благополучно дойдем до Крыма, но… это позже, сейчас надо выслать помощника Назиму.
– Я посылаю воина, – кивнул Тогур.
– Да, Давлет, и здесь, в Санге, выстави посты охранения со всех сторон. Воевода дружины неверных опытный воин, как бы не преподнес сюрприз в конце похода.
– Все сделаю как надо, мурза!
– Ступай! И ты ступай, Батыр, – взглянул Икрам на Азанчу. – Вели привести ко мне молодуху Варьку и передай охране, чтобы не беспокоили.
– Слушаюсь, господин!
Десятники ушли, Азанча вернулся с девочкой-подростком, которую мурза захватил в одной из разоренных по пути к Чугуеву деревень. Ей едва исполнилось десять лет, но то и влекло старого насильника. На беду русской девушке.
Дуб обходными путями достиг Чугуева и въехал в крепость, когда солнце ушло за горизонт. Здесь его знали как холопа боярина Молчанова, а тот считался ближайшим человеком к воеводе. Бывали времена, когда во главе городской рати оставался боярин, покуда воевода отъезжал в Новгород-Северский или на Москву, посему гонца пропустили без вопросов. Он тут же направился к подворью боярина, что, на удивление многих, стояло не среди подворий небольшой знати городской, а рядом с крепостной стеной. У ворот его встретил холоп, днем смотревший за двором и оградой. В его же ведении были и калитка, и сами ворота.
– Здорово, Сидор! Давненько что-то не был на подворье.
– И тебе здравствовать, Илюха! Хозяин по делу посылал, задержался немного. Боярин-то на месте?
– Не-е, отъехал к воеводе, но обещался засветло до вечерней молитвы возвернуться.
– А, Сидор? Объявился? – подошел к ним ключник боярина. – Я уж думал, сгинул где-нибудь в степи дикой.
– Сидор Дуб еще многих переживет, – отмахнулся гонец. – А уж тебя, Глеб Андреевич, точно.
– Не каркай, ворона!
– Не обижайся, шуткую ведь. На подворье-то пустите или так и будете у ворот держать?
Холоп Илюха бросился открывать ворота. Дуб въехал во двор, к нему тут же метнулся служка Данил, отрок двенадцати годов:
– Дозволь, дядь Сидор, коня. Я оботру его, попоной накрою, напою, накормлю, в стойло поставлю.
Дуб соскочил с коня, передал поводья служке:
– Держи, Данька, да на конюшне глянь, целы ли подковы, а то мой Ветер что-то у крепости вроде как прихрамывать начал.
– Гляну, дядь Сидор, а коли надоть менять подкову?
– Придешь, молвишь, дам деньгу, отведешь к кузнецу.
– Уразумел, – кивнул служка и повел коня к конюшне.
Тут и боярин появился. Въехал через открытые ворота и, не заметив Дуба, крикнул холопу:
– Пошто ворота нараспашку?
– Так, боярин, перед тобой Дуб приехал.
И только тогда хозяин подворья увидел гонца и сразу скривился. В душе он уже не думал видеть его, Дуб должен был уйти с мурзой Икрамом в Крым. А тут, на тебе, объявился, как муха надоедливая. То значит, мурзе что-то еще надо.
Боярин кивнул холопу и спросил у ключника:
– Наказ сполнил?
– Сполнил, Флор Юрьевич.
– В точности, как говорил?
– Как иначе? Как говорил, так и сделал.
– Ну что ж, пойдем в горницу, поведаешь, что и как сделал.
– Мне бы переодеться, боярин, – вмешался в разговор Дуб.
Молчанов оглядел человека мурзы. Вид у него действительно был грязный, мятый.
– Скажи Петру, пусть Глафира воды нагреет. Обмойся. Переоденешься, и ко мне в горницу.
– Угу. Уразумел, боярин.
– Да поспешай, мне после вечерней молитвы и трапезы опять у воеводы быть. Да и тебе, может статься, тоже придется ехать, коли что не так сделал.
Приведя себя в порядок, Дуб поднялся на верхнее крыльцо деревянного дома боярина, через сени прошел в большую светлую горницу. Убранство, как и у других вельмож крепости. В красном углу – иконостас, посреди – стол, вокруг него – лавки, лавка вдоль стены сбоку, напротив – шкафы, сундуки. На оконцах занавески, на полу ковер, уже потертый, давний подарок знакомого купца из Тулы. Подсвечники с восковыми свечами. Деревянные стены и потолки вычищены добела, торцевая часть печи русской слегка выступала, возле печи широкая лавка с наброшенной на нее медвежьей шкурой, охотничий трофей боярина. В этой горнице боярин Молчанов любил отдыхать. Особенно зимою, когда за окнами мела метель, а от стужи защищали украшенные причудливыми узорами стекла, еще большая редкость в таких городах, как Чугуев. После чарки-другой крепкого хлебного вина да закуски доброй хорошо было полежать у печи теплой.
Нынешним вечером с юга подвалили тучи, оттого в горнице было даже душно. Боярин сидел в простой рубахе, расстегнув ворот, перед ним стояли ендовы и чаши, не иначе, пил медовуху или водку. Закуски не было, только кусок пирога, надломленный на скатерти.
– Дозволь, боярин?
– Заходи! Смотрел, за тобой никто не шел?
– Смотрел, никого не было.
– Челядь расспрашивала, где был?
– Да. Сказал, сполнял твое поручение. Дело затянулось, оттого и задержался.
– А что за дело, молвил?
– Не-е. Незачем то ведать челяди.
– Добро. Чего наведался? Воевода молвил, ушел мурза Икрам.
– Ушел? – ухмыльнулся гонец. – Тогда пошто дружина московская застряла в Радном?
– На отдых встала, опосля того как, разбив десятки мурзы, освободила полонян из разграбленной деревни.
– Как бы не так. Воевода московский ждет чего-то. А вот чего, мурза понять не может.
– А я тут при чем?
– А при том, боярин, что я задание тебе от Икрама привез, – сменил тон гонец. – И сполнить его ты должен если не сегодня, то завтра с утра, непременно.
– Не слишком ли ты дерзок, холоп?
– В меру, Флор Юрьевич, но не след собачиться нам.
– Ты себя-то вровень со мной не ставь!
– И не думал, я у мурзы в помощниках, ты же… Однако молвил уже, не след собачиться. А коли обиду нанес, извиняй, не со зла. Таких, как ты, я вельми уважаю.
