– Вот и веди себя подобающе.
– Да, боярин, извиняй!
– Чего потребовал мурза?
– Дозволь присесть?
– Садись, – указал на лавку Молчанов. – Угощать не буду, тебе в обрат еще ехать.
– А вот то зависит, когда ты сполнишь наказ мурзы.
– Что за наказ?
– Треба убрать дружину московскую из села Радное.
– И всего-то? – рассмеялся боярин. – Икраму что, память в походе москвичи отбили? Я не воевода и даже не второй воевода, не городской голова, да и те не указ московским воеводам. Москвичи сполняют наказ государя, и тока он может указывать им, где быть, что делать.
– Мурза Икрам мыслит по-другому. А ты преуменьшаешь свое влияние и преувеличиваешь полномочия московских воевод. Мурзе ведомо, что в царской грамоте княжича Парфенова значится, что ему должны оказывать всяческую помощь и поддержку воеводы и наместники крепостей русских, но также там сказано, что и княжич должен обговаривать свои деяния с местными головами и, в случае надобности, оказывать помощь городским воеводам.
– Про то и я ведаю, но как убедить князя Верейского вызвать московскую дружину в Чугуев? То не можно, Дуб. Петр Петрович тут же засыплет вопросами, ответов на которые у меня и быть не может. Какую я выставлю причину отзыва дружины? О том мурза не подумал?
Дуб достал из-за пазухи мошну, положил рядом с ендовой:
– Тут сто рублев, Флор Юрьевич, мурза мыслит, ты можешь сделать то, о чем он просит.
У боярина мелькнули огоньки алчности в глазах. Он взял мошну, развязал тесьму, глянул внутрь:
– Сто рублев, говоришь?
– Пересчитай, коли на слово не веришь.
– Нет надобности. Эх-ха-ха, на что тока не пойдешь ради того, чтобы Иван, сын Василия III, слетел с трона. А слетит он тока тогда, когда его Девлет-Гирей оттуда скинет с помощью знати московской, страдающей от гнета первого царя, да в отместку за Владимира Андреевича, князя Старицкого, с матушкой его блаженной Ефросиньей Андреевной, невинно пострадавших за правду. – В чем была правда семьи Старицких, Молчанов уточнять не стал и продолжил: – Но и в сильном желании оказать услугу мурзе я ничего бы не смог, если, оставаясь в прошлом году за князя, не извлек бы из того выгоду, поставив печать на грамоту воеводы. Чистую грамоту. Вот только кто заполнит ее, треба, чтобы почерк был писаря воеводского.
– А что, московские воеводы ведают, каков почерк у писаря Тимохи?
– То вряд ли, но, возвернувшись в Чугуев, подделка сразу же выяснится. И учинит князь следствие. А дружина бросится в обрат, к селу. Следствие же укажет на меня, так как я имел доступ к печати. И что тогда? Темница да суд царя Ивана? Скорый и безжалостный? А я на плахе подыхать не желаю. … За сто рублей рисковать жизнью? То глупо.
– Тогда пошто ты, Флор Юрьевич, повел разговор о грамоте чистой? – сощурив глаза, спросил Дуб.
– По то, что, сделав ее, то устроить можно, мне же придется бежать из Чугуева. Бежать есть куда, в Литве примут, но только если в мошне звенят ихние гроши. Да и рубли сойдут.
– Давай, боярин, не будем ходить вокруг да около. Что ты желаешь получить за отзыв дружины в Чугуев?
– Пять раз по сто рублей, и все серебром. С этим и тем, что удалось накопить, я на Литве не пропаду. Будут деньги, будет грамота. Не будет, извиняй, забирай сто рублей, езжай к Икраму и передай, чтобы уносил ноги, несолоно хлебавши, покуда московская дружина не прищепила ему хвост.
– Значит, дело в деньгах.
– А в чем оно может быть еще? Одним стремлением напакостить царю сыт не будешь. Да и месть в мошну не положишь.
– И чего тянул, молвил слова высокие?
– А чтобы подвести мурзу через тебя к решению раскошелиться.
– А ты не подумал, что Икрам может отказаться от твоих услуг?
– Ну и пусть тогда уходит ни с чем в свой Крым.
– До того сообщив на Москву, что некий боярин из Чугуева вельми помогал ему грабить русские города и села, изводить в полоне русских людей. Тогда мурза не получит ясыря сейчас, но он вернется позже. За поход хан ему немало заплатит, а вот ты лишишься головы и добра, хорошо если сразу, а не проведя долгие мучительные месяцы, а то и годы в темнице.
– Ты угрожаешь мне, Дуб?
– Ни в коем разе. Просто молвлю, во что может обернуться твой отказ помочь мурзе, и все.
– Не будем вести пустые разговоры, мою причастность к разбою татар еще треба доказать. А доказывать некому, или ты явишься перед светлые очи царя русского разоблачать меня? Нет, не явишься. А значится, уговор, ты привезешь до утра пятьсот рублей серебром, я передаю тебе грамоту и тут же съезжаю из крепости. Откажет мурза, пусть сообщает на Москву о моем предательстве. Это последнее слово.
Дуб вздохнул, затем ухмыльнулся:
– А ты молодец, боярин, не испугался, достойно повел себя. Оно и верно, коли мурзе требуется грамота, то пошто не запросить за нее столько, во сколько ее оцениваешь сам. Но раз ты намерен бежать, и мы более не увидимся, давай я запрошу у мурзы не пятьсот, а шестьсот рублей. Мне тоже деньга нужна.
– И ты малый не промах. Проси, сколь хочешь, мне же вези пятьсот рублей.
– Договорились. Но если грамоты не будет, не обессудь. Доказать твое предательство найдется кому. И это не угроза, пойми правильно. Такая нынче жизнь пошла. За деньгу любого оговорят. И ты это ведаешь лучше меня. Накормишь? Или мне голодному в обрат ехать?
– Петр, – вызвал слугу боярин, – накормите холопа. Ему опять ехать далече придется.
– Сделаем, боярин, у жены Глафиры найдется, чем попотчевать человека.
– Ступайте!
На выходе из горницы, когда Петр был уже в сенях, Дуб обернулся:
– До рассвета, боярин, предупреди стражу свою.
– Как пройдешь в крепость?
– То моя забота.
– Добре. До рассвета все будет готово.
Дуб ушел. Отужинав, он покинул крепость известным немногим тайным ходом. И верный конь Ветер, у которого с подковами все оказалось в порядке, понес его к Санге в стан мурзы Икрама.
Прибыл Дуб в Сангу за полночь. Едва коня не загнал. Но дело срочное, не до него. Он остановил коня у шатра, из которого нукеры вынесли окровавленную девицу и потащили ее к шалашу. Позабавился мурза на славу.
Не спал и Азанча, проверял посты.
– Уже вернулся, Дуб? – увидел он гонца.
– Как видишь, десятник, мне треба срочно гутарить с мурзой.
– Ну, не знаю, станет ли он сейчас говорить.
Полог откинулся. Из шатра вышел сам Икрам:
– Мурза станет говорить, вот только приведет себя в порядок, Алим! – крикнул он.
– Слушаю, господин, – тут же возник из темноты нукер.
