В случае с Михайло и Аленой справлять свадьбу по устоявшимся обычаям и традициям было невозможно. У них не осталось родственников, не у кого было просить благословения, жили они на подворье жениха, так как невеста своего дома не имела, и многое еще из того, что создавало преграды, о чем вельми кручинилась Алена.
За советом Бордак поехал к ставшему ему лучшим товарищем княжичу Парфенову. Тот оказался дома, встретил Бордака, проводил в светлую горницу. Приметив озабоченность на челе товарища, спросил:
– О чем печалишься, Михайло, и след ли печалиться, когда впереди свадьба? То ведь веселье, а не печаль.
– Так-то оно так, Василий, – вздохнул Бордак, – но вот как быть нам с Аленой?
– А чего не так у вас?
– Да и не молодые мы, живем вместе давно, ты историю нашу ведаешь.
– Ведаю, и чего?
Бордак высказал свои печали по поводу соблюдения традиций.
– Э-э, друг ты мой сердечный, нашел, о чем печалиться, – улыбнулся княжич. – Нету родителей, священник благословит, дружкой буду я, ратники – почетными гостями, они же для нас боле чем родственники. Показывать приданое не треба, и так понятно, не бедна невеста боярина. Хмеля и зерна мы купим сколь надо. Подворье большое, столы выставим. Вот два дня, думаю, праздновать не стоит, потому как многое из того, что делается в первый день, вами уже сделано, – уже во весь голос рассмеялся он. – Не буду же носить перед гостями простыни с брачного ложа, они ведают, что ничего особого на них не увидят. И вообще, Михайло, для вас с Аленой главное что? Обвенчаться, стать законными мужем и женой. А то происходит в храме, а не на подворье. Со священником договорился?
– Да. В храме все пройдет как след, по православным обрядам.
– Ну, и добре. Помнишь, государь обещал на свадьбу приехать, коль пригласишь?
– Это он молвил в запале, радуясь, что мурзу ненавистного отыскали.
– Нет. Иван Васильевич ничего просто так не молвит. Но об этом речи вести не стоит, ты, Михайло, людей из дружины пригласи, в помощь твоим людям я пришлю своих слуг. И не страшись, в боях не страшился, а тако же Алену успокой. Все не хуже, чем у других вельмож будет, а то и лучше.
– Спасибо тебе, Василий Игнатьевич, что поддержал.
– А давай-ка я с тобой поеду? Мне все одно дел на подворье нет, а я все-таки дружка твой. Али другого выберешь?
– Ну что ты! Ты и будешь дружкой. А поедешь, благодарен буду. Там и с Аленой погутаришь. Одно дело – я, другое – ты.
– Едем!
Подготовка к свадьбе заняла три дня. Свадьбу, как советовал Парфенов, решено было провести одним днем, в чем нареканий со стороны духовенства не последовало, все понимали особенность этой свадьбы. И вот необычайно теплым октябрьским днем на подворье Бордака стали собираться гости, в основном соседи и знакомцы Парфенова и Бордака, ратники опричной дружины. Праздничную трапезу готовили стряпухи, призванные женой Герасима, Марфой. Провизии заказали столько, гулять с неделю можно. Всего, что имелось на торговых рядах, накупили и подарков. Посреди двора буквой «Т» выставили столы, накрыли скатертями, за место молодоженов выставили иконостас.
Алена все волновалась, желала узнать, а как поедут в храм, кто встречать в обрат будет, хлебом-солью угощать, всем ли все хватает, как она выглядит в свадебном наряде. Бордак вместе с Парфеновым успокаивали ее, пока, наконец, невеста не угомонилась. При выходе из общего дома хмелем и зерном их осыпали люди, приглашенные Парфеновым, желая жизни веселой, сытой и богатой. Петрушу увела Марфа, его на время приютила соседка служанки.
Бордак помог Алене сесть в повозку, сам вскочил на коня. С ним рядом – княжич, опричники. Свадебная процессия тронулась к церкви Святой Великомученицы Варвары. Встретил их колокольный перезвон. Вельми смущаясь, вошла Алена в храм. Внутри все было торжественно, по традиции веры православной.
Время пролетело быстро, и если бы Алену спросили, что было в храме, она все и не вспомнила бы. Впрочем, как и Бордак, хотя оба они уже проходили через то.
Из храма ехали на подворье вместе, в повозке. У раскрытых ворот молодоженов встретили приглашенные все тем же княжичем дворяне Андрей и Ксения Бочарские, имевшие вотчину рядом с вотчиной Парфенова, они поднесли молодоженам хлеб с солью. Бордак отхватил кусок, Алена откусила крохотный кусочек, признав с самого начала верховенство мужа. В отдельную комнату не пошли, не от чего отдыхать, сразу сели под образа. Начал говорить дружка, заменяя речи родителей и родных.
Веселье было в самом разгаре, как кто-то с крайних мест большого стола крикнул:
– Государь! Смотрите, сам государь!
Бордак и Парфенов вскочили, поднялись со своих мест гости, выходя из-за лавок.
Во двор въехал царь Иван Васильевич Грозный, за ним его ближайший помощник, боярин Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, которого в народе называли Малютой Скуратовым, бояре, опричная охрана.
Все пали ниц.
Царь соскочил с коня. Поднял руку:
– Встаньте, люди, тут я не государь Всея Руси, а такой же, как вы, гость. Пошто не встречаете, Михайло и Алена?
Народ поднялся, а Михайло с Аленой подошли к государю.
– Приветствую, Иван Васильевич, – поклонился Бордак, – благодарю, что почтил своим вниманием сию скромную свадьбу, вельми рад. Супружницу мою ты ведаешь, как звать, теперь можешь зрить ее.
Алена потупилась.
– Красавица! – улыбнулся царь. – Ведаю, сколь перенесла в жизни своей. Ты береги ее, боярин Бордак.
– Да уж буду беречь и любить до самой смерти. Вы проходите, гости дорогие, отведайте хлеба-соли.
– Пройдем, отведаем, до того дозволь подарок вам преподнести.
К тому времени весть о приезде на свадьбу царя облетела бо́льшую часть Москвы, и жители не только Варварки, но и ближних улиц вмиг собрались у скромного подворья. Стража оттеснила их, но недалеко, пусть люди смотрят, а опричники поглядят за ними.
Царь вновь поднял руку, и опричник ввел во двор породистого, молодого жеребца:
– Это тебе, Михайло. Звать жеребца Азур. Владей!
– Благодарствую! – поклонился Бордак.
Молодого коня перехватил Герасим. Жеребец показывал норов, такое скопление людей он видел впервые, но слуга Бордака знал, как общаться с конями. Укротил, увел на конюшню.
Государю подали малый короб, и он кивнул молодой жене:
– Это, Алена, тебе.
Помявшись, она приняла короб у опричника, открыла его, и на солнце различными цветами засверкали камни золотого ожерелья.
– Ой, красота-то какая! – не удержалась Алена и тут же смутилась: – Извиняй, государь…
– Ничего. Носи, радуйся.
Затем слуга поднес две соболиные шубы:
– А это вам обоим, дабы тепло было зимой лютой.
