– Ты, Герасим, говори, да не заговаривайся, – повысил голос Бордак. – Деяния государя тока Господь Бог осудить или покарать может.
– Ты не обижайся, но разве я не прав?
– Не прав. Кого бы ты послал на задание, имей в подчинении, скажем, сотню, в которой одна полусотня ненадежных ратников и начальников, три десятка второй полусотни опыта надлежащего не имеют, и тока два десятка в состоянии сделать то, что треба. Кого?
– Понятно дело, – вздохнул Герасим, – последние два десятка.
– Вот так и с нами.
– Но у тебя и жизнь личная должна быть. Дом есть, жена есть, сыночек. А ты все в разъездах.
– Время, Герасим, такое тревожное. Но наступит и такое время, когда спокойно жить будем. Государь Казань усмирил? Усмирил. Астрахань взял? Взял. В Ливонии земли захватил? Захватил. Там теперь ни казанцы, ни астраханцы, ни поляки, ни литовцы норов свой показать не могут. Остается один пес Девлет-Гирей. Вот сбросим его с трона Бахчисарая, и наступит долгожданный мир, а с ним и жизнь покойная, счастливая.
– Когда то будет, Михайло?
– Скоро!
– Ну, коли скоро, – улыбнулся слуга, – то ладно, погодим. Я с конями закончу и домой.
Утром, помолившись и потрепезничав, Бордак с Аленой вышли во двор. Герасим приторочил две сумы к коню для равновесия. Алена со слезами на глазах посмотрела на мужа, обняла его:
– Вновь меня ждут бессонные ночи, сумрачные длинные дни, которым, как кажется, конца нет.
– Хозяйством занимайся, дорогая, сыном.
– Это так, но без тебя очень плохо.
– Мне тоже плохо без тебя, Аленушка, но служба есть служба. Я обязан сполнять наказ государя.
– Я понимаю и все равно… – Она не сдержалась и заплакала.
– Негоже, Аленушка, так печалиться и печалить мужа, – подошла к ним Марфа. – Время пролетит быстро, он вернется, и на подворье опять будет праздник и радость.
Алена поцеловала мужа и, опустив голову, пошла в дом. Глядя ей вслед, Михайло вздохнул, принял от Герасима поводья, вскочил на коня:
– До свидания, Герасим и Марфа, будьте опорой Алене! Коли что, обращайтесь на опричный двор к Малюте Скуратову, но, мыслю, ничего не произойдет.
– Счастливого пути, боярин, и скорого возвращения! – пожелали слуги.
Бордак через открытые ворота выехал с подворья, перекрестившись на образа, окаймляющие ворота, повел коня к подворью Парфенова.
Княжич уже ждал его на улице.
– Запаздываешь, Михайло! Но то понятно, прощаться с женой тяжко.
– Едем!
Проехали Москву, через холмы и мосты вышли на тракт, идущий по прямой.
Нужную рощицу и деревню увидели издали, повернули к ней. На елани стояли две телеги с впряженными в них ломовыми лошадьми, молодыми, крепкими. Рядом возницы, те же опричники, Гордей четырехпалый, чуть поодаль на конях десяток Огнева.
– Приветствую, боярин, приветствую, княжич, – подъехал к воеводам десятник.
– Будь здоров, Лука! Ты один покуда?
– Да, но остальные подъедут скоро.
– Глянем обоз.
Телеги были накрыты прочными, не пропускающими воду пологами из плотной материи, завязанными веревками.
– Как звать, люди? – спросил возчиков Бордак.
– Петро.
– Степан.
– Развяжите пологи, откиньте, поглядим, что положили нам на дворе.
Опричники безоговорочно выполнили повеление.
Осмотром Парфенов и Бордак остались довольны. Как и в прошлые походы, телеги были загружены наполовину, чтобы оставались места и для отдыха всадников, и для перевозки раненых. В загруженной части были одежда, крупы, мука, вяленое и соленое мясо, караваи на первое время. То есть все, что необходимо для выживания в условиях нахождения вне населенных пунктов, из расчета не менее двух недель. Там же лежали пищали, бердыши, дополнительные кольчуги, шлемы с бармицами, колчаны со стрелами, луки. Всего понемногу, но много в рейдах, которые предстояло совершить дружине, и не требовалось. Основное вооружение и защиту ратники несли на себе, на конях.
Парфенов приказал закрыть телеги.
Подошел десяток Фомы Рубача. Опричники смотрелись отдохнувшими, веселыми, перешучивались меж собой, и в то же время было заметно, что они готовы немедля вступить в бой с любым ворогом.
Несколько позже пришел десяток Грудина.
Воеводы собрали десятников, определили маршрут первого дневного перехода в семьдесят верст. Ночной отдых в лесу, в шалашах временного лагеря.
Когда солнце поднялось довольно высоко, а день выдался солнечным, хоть и прохладным, дружина двинулась вперед. Пройдя запланированные семьдесят верст, вошли в лес недалеко от болот и других селений, в одном из которых головной дозор узрел постоялый двор. Конечно, на дворе обустроиться удобней, однако скрытность передвижения не позволяла этого. Ратники Огнева выбрали елань, где и разбили лагерь, быстро соорудив шалаши из опавших уже ветвей кустов и деревьев, сверху набросили накидки на случай дождя.
Отдыхали до рассвета. Как просветлелось вокруг, Бордак дал ратникам команду приводить себя в порядок, готовить трапезу. После собрал десятников. Определили маршрут перемещения на второй день. Помолились, потрапезничали и двинулись дале.
На восьмой день поутру вышли к Оке. Надо было переправляться. Стали рубить деревья, вязать плоты. Река в этом месте была широкой, но не быстрой, берега пологие. С Божьей помощью переправились, вошли в лес.
Объявив ратникам привал, Бордак вызвал к себе десятника Рубача, с коим уже доводилось вместе встречать ворога.
– Дай, Фома, своим людям отдохнуть недолго, – повелел воевода, – после отправь троих ратников вот сюда. – Он развернул карту, указал на место, обозначенное как село Варное: – Это конечный пункт перехода. Ратникам след подойти к селу, затем одному из них с грамотой, что я передам тебе, без оружия и доспехов зайти в село к старосте. Чужака могут принять враждебно, пусть посланник твой не обращает внимания на обиды и заявляет, что он воин сторожевой дружины Москвы. То вызовет удивление, что сменит грубость и враждебность. Старосте покажет грамоту и приведет его сюда в лес.
– А коли испугается староста и не поедет?
– Грамоту прочтет, испугается, но поверит и приедет. Тут и поговорим, узнаем, что и как на селе. Тут же решим, входить в Варное или разбить лагерь в лесу. Ты понял меня?
– Понял, дозволь самому к старосте поехать?
– Пошто так, Фома? – удивился Бордак.
– Надежней будет. Опричники у меня народ горячий, обид могут не стерпеть и вместо передачи грамоты устроить сшибку. Безоружному тут же придут на помощь вооруженные посланцы и все дело испортят.
– А ты предупредить воинов не можешь?
